Мы едем к ним домой. Майкл звонит своей жене, и она тоже приходит со мной познакомиться. Эти люди останутся со мной на протяжении всех этих лет. Я не могу сказать, что всегда была для них тем, кем они меня, возможно, считали – своей русской внучкой. Говорю я это потому, что не всегда была рядом с ними, не до конца отблагодарила их за ту доброту и теплоту, которую они мне оказали с первых же дней моего приезда. Хотя возможно, внучки тоже удаляются от своих дедов, потому что молодость всегда чуждается и боится старости. Поэтому я хочу хотя бы сейчас поклониться им низко, по нашей русской традиции, и сказать, что своей добротой и щедростью они открыли мне мир доверия. Мир, который благодаря им стал ассоциироваться у меня с Америкой.
Yo-Yo Ma, Quartet Chicken Dark
В которой слишком много скрипки
Я переехала, когда мне было двадцать два года. Сейчас кажется, что Россия была в какой-то другой жизни. Когда я выпускалась из американского университета, пришло время искать работу, и я надеялась остаться здесь на какое-то время. Почему не навсегда? Странно, но у меня, иммигрантки, никогда не было цели переехать заграницу. Все это получилось само собой. Если ты музыкант, у тебя есть возможность посмотреть мир и поиграть на всех континентах. Послушать, как твой инструмент звучит и в нестерпимую жару, и в пронизывающийся холод, и как при этом твоё сердце отзывается на альпийские поля или яркие джунгли.
После выпуска я занималась как заведённая. Сущая правда, по десять часов в день. Когда тебе двадцать восемь, и рядом нет ни семьи, ни друзей, то тебе достаточно легко сделать выбор в пользу карьеры. Мое счастье в том, что карьера моя была творчеством. Смешно сказать, но я была так счастлива в этот короткий период моей жизни. Я делала что-то важное, стремилась к чему-то определенному, преодолевала себя и пределы человеческих возможностей.
В то время у меня были напряженные отношения с Итаном. Он начал открыто ходить на свидания, и мне было тяжело оставаться дома в одиночестве. Так вот, результатом моих усилий стали два прослушивания в местные оркестры. Я так волновалась, что попросила медсестру в универе выписать мне сильные успокоительные. Перед прослушиванием в один из оркестров я приняла это лекарство, и мне казалось, что сыграла замечательно. Но я не прошла. Второе прослушивание было без медикаментов. Я дрожала как осиновый листок, и была готова утопиться в теплейшем атлантическом океане сразу после прослушивания.
– Мам, я сыграла… Ну, не очень удачно, но я сделала все, что могла. Действительно все, и до последней капли!
Я звоню маме с пляжа Майями. Припарковалась прямо на океане – благо прослушивание проходило в пяти минутах ходьбы. Мне надо выговориться; удостовериться, что все было не напрасно.
– Поздравляю, солнышко. Теперь отдыхай. Ангела хранителя! Помолись Николаю Угоднику, и все будет хорошо.
Мама стала очень религиозной после развода. Ей было непреодолимо тяжело. Чувство одиночества тяготило и отравляло каждый день, каждый миг. Жизнь, как кофейная чашка, разбилась на две половинки. Двадцать пять лет вместе, и вдруг все – до свиданья, рад был знакомству. Недавно папа написал мне письмо со словами, что его самой большой ошибкой в жизни было то, что он нас оставил. Интересно, что же он имел ввиду. То, что любая семья проходит через тяжелые времена? Или то, что счастье не в том, с кем ты, а в том, кто ты? Я не стала уточнять. Папа написал, что отношения в семье были напряженные, особенно из-за маминого брата, который жил с нами и периодически выпивал. Тут уж меня увольте – то, что папа нас оставил одних разбираться с сильным здоровым мужиком, – этого я не могу принять. Но принять – это одно, а простить – совсем другое.
Но это все в прошлом. Сейчас мы с папой очень близки. Расстояние, как ни парадоксально, сблизило нас. Хотя мои отношения с дядей наложили отпечаток на всю дальнейшую жизнь.
Так вот, мама пришла в церковь. И нашла там удивительных и таких же страдающих людей. Церковь стала ее поддержкой. Я это теперь хорошо понимаю. А тогда меня раздражали постоянные ссылки на библию и неустанное следование всем церковным догмам. Неужели мама не могла понять моей чистой и глубокой любви к Итану, и неужели же он был обречён гореть в аду? И как она могла быть уверена в правильности одной единственной религии? Могла ли я? После того, как я играла в костелах и церквах всех существующих религий. Разве что за исключением мусульманской (женщины ведь вообще не допускаются в главное здание, где проходит служба). Как я могла быть уверена, что только мамина религия истинная и правильная?
Читать дальше