Николай Тычков: Повесть и рассказы

Так и здесь – все знакомое, все старое, но словно некто невидимый понавставлял едва заметных изменений-приставок, и уже по-другому. Так же, но по-другому. Трубы, тропинки, которые неизменно натаптывают, чтобы срезать прямые углы асфальтовых дорожек. Скрипучие качели, баскетбольные щиты без корзин. Дома, запах. Все – как было, но новое. Будто ждало тебя, тосковало, а теперь так радо вновь встретиться.

Под эту песню на стихи Осипа Мандельштама в средней школе наш классный руководитель придумала номер: пара танцует вальс 3 3 Исполнитель А. Б. Пугачева, песня «Ленинград». . Тогда никак не мог понять этих строк. Может, потому, что впервые танцевал с девочкой – не о том думалось. Может, время тогда еще не пришло – не дорос.

Кстати, а вот ее окна… мы долго, помню, потом записочками обменивались. Казалось, все так серьезно.

Балкон друга. Сколько раз испытывали терпение соседей, когда хором с утра или в ночи вызывали его на улицу. Это называлось у нас «позвонить». Лень было на четвертый этаж подниматься, а сотовые… Да какие тогда сотовые…

Подъезд. Наш подъезд. Где и сейчас, через краску капитального ремонта, проступают следы летописи «вечной» дружбы.

Железный стол между двух тополей, лавочка, кирпичная трансформаторная будка, турники и еще куча «мелочей», составляющих окружающий ландшафт, тех, что сторонний наблюдатель просто не заметит, а для понимающего – целая эпоха.

Следующий двор, с которым была постоянная вражда. Но и здесь окна друга-одноклассника, куда, по выражению его родителей, мы приходили «в третью смену» чаевничать. Тогда и сейчас удивляюсь их терпению и гостеприимству. Настолько искренне радовались, приглашали за стол, потчевали чем Бог послал. Ни разу голодными не отпустили.

Старая лужа перед гаражами, глубину которой мерили в детстве. Чем длиннее голенище, тем дальше зайдешь, тем большим героем окажешься в глазах друзей. Сапоги были чемпионские, но уже здорово малы в щиколотках. Когда попадала вода, стягивать получалось только с помощью мамки. А к концу лета ловили там головастиков.

О! А здесь жила девчонка, та, что впервые наглядно продемонстрировала: всего одна женщина в мужском коллективе – и это уже бомба. Как она убедила нас, четверых парней, взять билет из Москвы на время, которое только ей представлялось верным? Все же были против… но ведь смогла же. Как бежали потом, чтобы не опоздать на поезд. Как потом мерзли на зимнем вокзале, ожидая еще три часа первого автобуса. Что только не выслушала, каких только зароков себе не давали. Во истину великая сила…

А это – в прямом смысле – «до боли» знакомая проволока. Такую часто натягивают между двух труб, похожих на грабли, только зубцами вверх, чтобы сушить белье жителям первых этажей. Тропинка пролегает как раз под ней. Летом хорошо, а вот зимой, когда слой утоптанного снега заметно сокращает расстояние до земли и темные вечера здорово маскируют ее на фоне стены дома… Эх, сколько раз, пока не выработался сезонный рефлекс, получал, когда задумывался о звездах, по лбу. Падал, отряхивал шапку, ругался, обещал в сердцах себе и местным срезать под корень, чтобы не натянули новую. До боли знакомое место.

Дыра в бетонном заборе, заваренная решеткой из арматуры, через которую теоретически можно было заметно сократить путь…

Чем ближе к залу, тем поток мыслей становился плотнее. Представлялось: как войдешь, как протянет ладонь старый тренер, окинет взглядом, чуть склонив голову набок, и скажет чего-нибудь типа: «Помним, помним. Давненько не было видно, но наслышаны. Как же много тебя стало. Сколько весишь-то? Будем удалять излишки, готовить, так сказать, формы к купальному сезону». Кто там из «ветеранов» еще занимается? Кому что скажешь, кому руки пожмешь? Кучами картины из прошлого всплывали в памяти: чаяния, сомнения, а над всем этим какая-то сверхъестественная радость от предвкушения встречи.

Вот здесь-то посреди таких размышлений, бесцеремонно оборвав, словно окатив ледяной водой, меня и настигла Родина. Аж подпрыгнул, когда из того же подъезда выскочило это постаревшее и охрипшее лохматое чудовище. Не добежало, облаяло, развернулось и стремглав назад.

Что пережил? Трудно описать, даже где-то стыдно, что ли. Не знаю… но так захотелось догнать, схватить, расплакаться, прижать и расцеловать прямо в эту мохнатую морду. Есть ли такие слова? Можно ли подобрать аллегории? Не нахожу. Но тогда каждой клеточкой своего тела, каждой фиброй своей души, каждой частичкой моего естества ощутил – здесь Родина.