Рита Гринстуотер - Ученик Афериста - Змеиное Гнездо

– А то, что задания бывают разные, – заверил я. – Брат, например, с семи утра и до вечера убирал мусор вдоль берега реки.

– Ой, тоже мне, трагедия, – закатил глаза Спенсер. – У нас чистая река.

– Я тоже так думал, – пожал плечами я. – Но, как оказалось, туристы оставляют после себя много дряни, вдобавок Джеймс рассказал, что они нашли у берега одежду, которую в тот же день конфисковала полиция. Конечно, он приврал, но то, что за пять дней намучился там, это я тебе точно говорю. А за год до него, моя кузина Виктория сортировала со своим классом мусор, в итоге подцепила что-то вроде лишая.

Спенсер явно не проникся всем ужасом возможно грозящей нам уборки территории или сортировки мусора, хоть я и не могу представить его с граблями и мусорными мешками.

– По мне так это лучше, чем сидеть в классе, – заявил он. – Если сравнивать физику и эти «дни принудительной социальной ответственности», то я лучше погребусь в мусоре, тем более что прям уж свалок у нас нет. Почему все склонны все драматизировать?

Я мог привести еще десяток вариантов того, что может ожидать нас со следующей недели, так как количество моих родственников, которые на себе прочувствовали новую традицию школы, составляло что-то около восьми человек, но если Спенсер вбил себе в голову предвкушение праздника, то никакие там мусор-лишай-грабли-мешки его не испугают.

– А когда нам скажут, куда нас направят? – спросил он.

– Думаю, к концу недели, – сказал я.

Впрочем, со сроками я несколько ошибся и радостный невесть почему директор Мюррей огласил новость сразу же после того, как перерыв на обед закончился.

***

– Помощь одиноким старикам? Вообще не проблема, – отозвался Спенсер, толкнув дверь и первым покинув здание школы.

Я поправил рюкзак на плече и безучастно пожал плечами.

– Ну, да, это более гуманно, чем ожидалось.

Мою точку зрения разделяли те, чьи братья и сестры делились впечатлениями о «днях принудительной социальной ответственности», приукрашивая такими кровожадно-жестокими подробностями, что невольно ожидаешь, будто тебя отправят на скотобойню или мыть в морге полы.

Спенсер же, не обремененный рассказами и пониманием того, что собой представляют эти дни, совершенно не удивился, и даже остался доволен, в отличие от одноклассников, которые все равно, из принципа, начинали ныть.

– Конечно, это правильно, тут Мюррей не прогадал. В Оукберне много одиноких стариков, и кто знает, возможно, нет, даже наверняка, мы однажды окажемся на их месте, – отозвался Спенсер. – Через шестьдесят лет мы с тобой будем такими же ворчливыми и грустными любителями обсуждать новости и свои больные суставы. Ты будешь сидеть днями у телевизора и ругать своих пятерых детей за то, что они звонят тебе только по праздникам раз в полгода, а я буду редко выходить из дома, потому что буду разбит смертью своей жены Дженет, с которой мы прожили вместе пятьдесят лет.

Видимо, представив себе эту картину, Спенсер судорожно вздохнул и опустился на скамейку. Надумать себе что-то, а потом впасть в депрессию по этому поводу – его любимое хобби, особенно когда разряжался телефон.

– Кто такая Дженет?

– Она работала стоматологом в Эдинбурге и мы познакомились, когда я сломал зуб, решив на спор перекусить арматуру, – произнес Спенсер, но, поймав мой взгляд, добавил. – Да, я только что ее придумал.

– Пошли уже, – фыркнул я, потянув его за руку. – Знаешь, у тебя крайне мрачная фантазия.

Спенсер прикрыл глаза.

– Это суровое ожидание неизбежного будущего. Я хотел сказать, что помогать старикам это естественно и правильно, только и всего.

– Наконец-то здравая мысль от тебя. Хотя, если уж говорить о нашей неизбежной старости, меня скорее будет раздражать участливый малолетка, который будет крутиться у меня за спиной и смотреть таким взглядом, будто ожидая, что я в любую секунду откинусь.

– Эван, ты чудовище, – серьезно сказал Спенсер.

Я усмехнулся и вышел за покрытые слоем плохо прокрашенной ржавчины школьные ворота, как услышал за спиной протяжный сигнал автомобиля. Спенсер, вытянув шею, взглянул на ожидавший его «Мерседес», на заднем сидении которого, глядя через опущенное стекло куда-то в сторону здания школы, удобно расположилась молодая брюнетка.

– Эбигейл-Орлиная Бровь, – сухо констатировал Спенсер. Его лучистые глаза тут же похолодели так, словно брюнетка была его личным кровным врагом.

Я не сдержал смешок. Новая пассия мистера Мэйфорда получила свое прозвище за широкие изогнутые брови, которые Спенсер часто сравнивал с взмахом крыльев орла. Прозвище прицепилось настолько, что я всякий раз издавал глупый смешок, часто неуместный, когда слушал очередную историю препираний друга с его мачехой, в которой непременно присутствовало упоминание «орлиных бровей».