Борис Алексеев - Стая

В это время трость Виталия ещё раз воткнулась в печень Максимки. Тот обернулся и, как стоял, упал на колени перед просиявшим ликом старца. А старец глянул на него из-под седых бровей и молвил, будто ветер колыхнул листву: «Так-то».

Прошёл месяц. Агатий прижился в монастыре, повеселел, стал выходить на товарищеское общение. В нём проснулось любопытство к духовной жизни монастыря. Он начал читать книги, и постепенно книжные рассуждения сформировали в нём образ доброжелательного отзывчивого к чужой нужде поселянина.

В это время пошатнулось здоровье старца Саввы. До последних дней он обходился без келейника и пуще всего хранил личную тишину и одиночество. Когда же старчику стало трудно вести своё одинокое хозяйство, обратился он к настоятелю с просьбой благословить Агатия на келейное послушание. Игнатий выслушала Савву и очень тому обрадовался: лучшей доли для юноши он и не предвидел. Велел Макарию, келейнику своему, отыскать без задержки Агатия и сей же час привести. А как прибыл Агатий, благословил его подвязаться в послушании у будущего насельника земли райской. Так и сказал.

К сказанному следует прибавить то, что старец испросил Агатия не только по причине личной немощи. Исподволь наблюдая юношу, Савва разглядел в потёмках молодой неопытной души страшную беду. Причудилось ему, что юному послушнику нужна тонкая духовная помощь.

«Как так? – размышлял он. – Всякую плоть можно умертвить силою зла, но Бог сильнее зла. Он разрушил врата ада и пленил сатану! О том говорят святые тексты и древние иконы. Агатия в монастырь привёл ангел, это несомненно. Нетрудно догадаться, что ангел не просто подобрал его на дороге, но вывел из зла. Вывел живым, значит, адовы служки не смогли пробить чей-то молитвенный оберег, хотя явно пытались это сделать. Это видно по всему: как Агатий держит голову чуть набок, будто хочет спрятаться от опасности, как часто в разговоре он опускает или отводит в сторону глаза, ожидая внезапную неприятность.

Это и многое другое примечал Савва за новым послушником. Его тайный интерес был поначалу сродни обыкновенному духовному любопытству. Но с течением дней старец всё более ощущал внутреннюю потребность помочь юноше обрести духовную свободу и надежду на личное счастье. Ведь с грузом в душе, как бы удачно ни складывались внешние обстоятельства, счастье невозможно.

Агатий принял новое послушание с радостью и внутренним волнением. Работы хватало. Савва по состоянию здоровья реже выходил «в свет» и служил всё больше в келье на антиминсе. Ограничил исповедь и приём мирян. Смолкли его дивные проповеди. Отчасти старец компенсировал свою общественную отстранённость духовными беседами с Агатием.

Слово за слово, пытливый ум Саввы проник в духовные чертоги молодого келейника. Агатий поведал старцу историю университетской тусовки. Рассказал о расправе, которую учинил ОМОН над его товарищами. Агатий говорил и сам путался в суждениях о произошедшем. Дни, проведённые в монастыре, изменили многие его взгляды. Если раньше он считал насилие единственным инструментом, с помощью которого можно кому-то хоть что-то доказать, и поэтому был полностью солидарен с действиями своих воспалённых товарищей, то теперь, прикоснувшись к мысли о существовании вечной жизни и огромной личной ответственности перед вечными началами, Агатий был не так категоричен в суждениях.

Из его уст впервые прозвучало суждение, что крикливое позёрство, явленное им и его товарищами на той злополучной лекции, быть может, явление более глубокое, чем простая подростковая истерия.

– Отче, ведь не за себя, не в личку бакланились пацаны!

Савва слушал Агатия и припоминал старый-престарый фильм «Белое солнце пустыни». И слова честного человека: «За державу обидно!» Вот ведь как. Всё, как в церкви! Тут мученики за веру в Бога стоят, в миру – за понятия о чести и справедливости…

И старцу открылось то, о чём ум Агатия интуитивно догадывался, но не умел ни сформулировать, ни объяснить самому себе, что чувствует его воспалённое сердце.

Нежданно-негаданно (кто бы мог подумать!) из розовых молокососов выпорхнула высокая гражданская позиция. Та самая позиция, которая во взрослом «законодательном собрании» давно превратилась в личный приспособленческий бизнес.

Как внезапный ветер перемен, прозвучал отчаянный крик юных бунтарей об истинном, не циркулярном благе России. И этот крик, не скованный должностной порукой, страхами и взаимными пугалками, вызвал во взрослом государстве объединённое чувство отторжения и упрёка.