Игорь Бабаян - Черный лабрадор

Тревожно верному спутнику. Казалось бы, не привыкать ему тревожиться – служба. И все же… Почему? Откуда тревога? Уж не потому ли, что вдруг загудел трофейный набат? Или потому, что ниже, у реки, вдруг запели старую печальную песню:

«Эх… дороги, пыль да туман,

Холода, тревоги, да степной бурьян.

Знать не можешь доли своей,

Может крылья сложишь посреди степей…»?

О чем думает Хозяин в эти минуты? О песне? О злосчастной своей судьбе и о том, что окончательно лишился зрения в восемь лет после нескольких операций в райбольнице: болезнь так и осталась непобежденной? О том, что ему, жизнерадостному некогда мальчугану, с трудом высиживавшему урок до конца и с нетерпением ожидавшему переменки, чтобы погонять в школьном дворе мяч, судьба оставила лишь домашнее обучение, когда не слышны привычная трель звонка и вслед за ним выплёскивавшийся из классов весёлый гомон ребятни, а учебники, готовясь к уроку, теперь приходится слушать, а не читать? Не потому ли он давно отказался от нечастых визитов школьного учителя, предпочтя учиться самостоятельно?

Так о чём думает Хозяин в эти минуты? Почему хмурит лицо? Редко стала наведываться сестра? Не привозит племянницу? Эта егоза-трехлетка вечно норовит доставить старику-псу большое беспокойство: то за усы потянет, то ухватит за хвост. Хотя, что Хозяину до собачьего беспокойства? Он в этой неугомонной, крикливой девчонке души не чает. Обнимет и долго, долго молчит. Егоза тем временем вырывается из его объятий: «Дядечка Сасечка, пусти, я с Ловдиком играться буду!».

Лабрадор, прятавшийся во время нечастых нашествий девчонки в столовой, под большим обеденным столом, накрытым старомодной темно-синей бархатной скатертью с бахромой, ждал егозу без радости.

– Ловдик, Ловдик! Вылезай оттудова игваться! – зовёт бывало егоза, подняв широкий край скатерти, укрывавшей ножки стола до половины и нацеливая на невольно щурящегося пса счастливый взгляд.

Поводырь, не сводя с неё укоризненных глаз, ждёт, что еще готова отчебучить любимица Хозяина.

Хуже егозы для лабрадора нет, пожалуй, ничего. Хотя, нет. Есть. Парикмахерская. Ходит туда Хозяин в будни: ещё бы – в какую-нибудь пятницу инвалиду за стрижку – 50 рублей, а в субботу уже 200! Оставляет поводыря он у дверей, конечно, куда ж в храм гигиены, как он парикмахерскую называет, с животным? Тут, у дверей, и начинаются Лордовы мытарства: то любопытный малец подойдет, норовя непременно погладить, то подвыпивший прохожий пристанет с рассуждениями… И почему подвыпившим так нравится философствовать с собаками?..

Так о чём думает в эти минуты в церковном дворе Маленький Хозяин? Почему хмурит лицо? Быть может, вспоминает одноклассницу, девочку с первой парты, которую когда-то дёргал за косички и единственную из их 2-го «а», кто навещал его после всех операций? Настя давно переехала в другой город, а перед отъездом подарила ему свою сказку «Хромоножка», которую своим голосом записала для него на диск:

«Лил дождь, было холодно, и день клонился к вечеру. По дороге шла девочка с растрёпанными волосами, бедно одетая, с дорожным посохом в руке.

Она подошла к воротам богатого дома и постучала в них. Ей отворила высокая седовласая женщина. «Тётушка, – обратилась к ней девочка, – пустите переночевать, ради Христа».

Женщина взяла девочку за руку и увела с собою в дом.

Спустя несколько минут маленькая странница сидела уже в большой светлой комнате и грелась у камина. Она с интересом смотрела вокруг себя и улыбалась.

Хозяйка побежала вниз открывать. Подбежав к воротам, женщина с тревогой спросила: «Кто там? Так поздно».

«Я, матушка, отвори скорей», – послышался мягкий, но усталый голос.

Мать поспешно отворила и впустила сына.

«Здравствуй, родная! Как вы тут без меня?», – спросил сын, обнимая мать.

«Пойдём скорее в дом!», – отвечала мать.

Они вошли в комнату, где оставалась девочка. Незнакомец приветливо улыбнулся гостье и, сняв мокрый плащ, спросил у матери: «Кто она?»

«Странница, как и ты», – отвечала мать.

«Здравствуй, радость моя!», – неожиданно прозвучал в дверях сильный голос.

«Отец!», – раздалось в ответ.

Мгновение спустя молодой странник и хозяин дома стояли в дверях, обнимая друг друга.