Array Коллектив авторов - Великолепная десятка. Выпуск 2 - Сборник современной прозы и поэзии

Было лето.
Июль.
Беспокойный семнадцатый год.

По грунту цинковых белил
Он пишет сепией и сажей
И горсткой грустных персонажей
Ландшафт дворцовый населил.

Офорта монохромный лист.
Цвет лишь местами – блики, пятна.
Ноябрь – классический стилист:
Рисует скучно, но опрятно.

Плеснёт водой по площадям,
Прибавит кобальта на лица….
Пусть осень, красок не щадя,
Дождём на лица будет литься,

Пусть разольётся серый тон —
По стёклам, кровлям, тротуарам,
И вновь сойдутся все на том,
Что год опять промчался даром,

Что ждать чудес от ноября
Смешно (как, впрочем, и от мая),
Что день за днём уходят зря,
Надежды глупые ломая.

Забросив краски и тоски
Набрав с палитр на кончик кисти,
Он тем смелей кладёт мазки,
Чем день серей и неказистей.

Расплылся контур островов
В холодной уистлеровской гамме,
Лишь отраженья невских львов
Дрожат на мутной амальгаме,

И дня лишь не хватает, чтоб,
Расставив флюгера буйками,
Нырнули в зиму, как в потоп,
Дворы со вздетыми руками.

Здесь февраль – как октябрь на Васильевском. Ветер с залива —
Как шприцом нагнетает остылую лимфу в каналы
Варикозной Венеции. Гид тарахтит торопливо,
Но внимают ему лишь немногие оригиналы.

Город пуст. Одинокие группки японцев и русских
Семенят по Риальто – без летней губительной давки,
У Сан-Марко позируют и в разветвлениях узких
Разбредаются порознь, ища сувенирные лавки.

Зря сюда я приехал. Иль этого серого неба
Не хватало мне дома? Иль ваших дурацких бьеннале
Я не видел? Зачем в этом тусклом подобьи Эреба
Соль меня пропитала, как ветхие сваи в Канале?

Соль меня пропитала, как киль развалюхи моторной,
Что доставит меня на пологий приземистый остров:
Если взглядом его отыскать с Кампанилы соборной, —
Он едва различим, как над эллинской строчкой апостроф.

Там я встречу Его. Он при жизни не мог и помыслить
Обо мне, для кого стал он частью раздумий привычных.
Чтоб не сбиться с пути, мне маршрут надо строго расчислить —
В лабиринте надгробий, меж надписей иноязычных.

Вот цветник. Постою – и назад: по густым, как олифа,
Черным водам Летейским. Назад – с неизбывною грустью —
К островам обитаемым – в сердце чужого залива,
Столь подобного ныне предзимнему Невскому устью.

Вдоль поля – бесконечными стогами,
Цепляя сапогами за стерню,
Я брёл, попутно кроя матюгами
Себя, весь мир и прочую фигню.

Лицо секло холодной, острой дрянью,
Дул ветер, как поддатый тромбонист,
А купа ив, склонив главу баранью,
Трясла, как бубном, ворохом монист.

Клубилась даль багрово-дымной мутью,
А выше – рос, сверкая и грозя,
Кошмар, подобный раковому вздутью:
Столь страшный, что и выразить нельзя.

Там Некто злой, плеснув по небу щёлок,
Вспенѝл, как накипь, туч свечной нагар
И вдруг, прорвав льняной набрякший полог,
Мир смыл к чертям милльоном Ниагар.

До дачи было с полчаса иль боле.
В намокшей сумке звякало стекло.
Град тарахтел, как шарики в пинболе,
И с мокрых косм за шиворот текло.

Свой микрокосм раз в пятый с четверенек
Подъяв – в грязи по локти и – вообще,
Я брёл – грозой распятый шизофреник —
Сквозь гром и бурю, матерясь вотще.

Но сумку нёс я бережно, как раку:
Ковчег скудельный и священный дар —
И, скатываясь в глине по оврагу,
Вздымал, как стяг, – чтоб отвести удар.

В ней Цель и Смысл звенели – искупленьем
Житейских бурь и предвещали час,
Когда огонь взовьётся по поленьям,
И ты меня обложишь, горячась:

Мол, идиот я! Мол, в такую пору
Мог взять такси, а не переть сквозь лес!
Я ж – соглашусь смиренно и без спору,
Чтоб поддержать семейный политес.

И мы с тобой, о, Муза (в смысле – Муся),
Нальём себе – я водку, ты – коньяк,
И, осмелев, описывать примусь я
Свой "подвиг" – не скромней иных вояк!