Максим Кавешников - Золотой крейсер, или Как куклы стали птицами. Часть 1

А корень проблем был вполне удовлетворен ходом событий, и в отличие от мотылька не считал, что их цепочка завершена. Напротив – по его мнению, все только начиналось.

Визг, и без того невыносимый, перерос в пронзительный свист. Чайки, похожие теперь на искромсанные в шредере обрывки бумаги, царапали поверхность чего-то невидимого, ломая когти и крылья, сворачивая шеи, изрыгая звук чудовищной силы и противоестественной злобы.

У одной, затем еще одной треснул клюв, из-под глаза третьей, набухла и вытекла кровавая капля. Передние из птиц уже были задавлены, и изувечены, а задние напирали все сильнее, изо всех сил пытаясь продавить преграду.

– Что это? – вытаращив глаза, выдавила из себя Черная Рок-н-Ролл Мама, однако никто не слышал ее. И она, и все остальные пытались спасти слух от страшного звукового давления. И пальцев едва ли хватало для этого – громкость росла в геометрической прогрессии. Волны и сила Золотого Камня тем временем отталкивали саквояж все дальше от берега, и картина, предстающая перед его пассажирами во все своей красе, просто завораживала.

Девочки ошарашено переглядывались, с ужасом провожая беснующееся облако похожее на оживший черно-серый фарш, закрывшее почти весь берег, даже не подозревая, каких потревожили демонов и каким чудом избежали встречи с ними.

Шум волн и нарождающегося шторма все больше очищал пространство, оскверненное чудовищной какофонией, а страшное облако, ничем уже не похожее на стаю чаек, постепенно растворялось за все более плотной пеленой брызг.

– Из-за нас! – ошалевшая, выдохнула Мишель, когда вернулся смысл произносить слова, – Из-за нас!

– Хорошие куклы всегда в цене, Ми-Шесть! – Эньо-Птичка первая освободила ушные раковины от пальцев.

– Господь милостивый! – просипела Жануария.

– Что ж, хоть кто-то будет по нам тосковать, – криво улыбнулась Ингрид.

Стало заметно тише, и путешественницы услышали негромкий голос – все это время Споменка не переставала повторять несложную, но, как оказалось, эффектную считалочку.

Крепчающие волны, каждая из которых могла с легкостью перемолоть их, наваливались друг на друга, но море словно не замечало хлипкого ковчега – вода, как по волшебству, просто огибала его.

И все же грозное ворчание ветра вызывало тревогу – было похоже, что их ждет новая проблема. Где-то там, где их заставили попрощаться с прошлым, пророкотал гром. Напуганные, они затаились в не таком уж и глубоком трюме, тоска и неуверенность разноцветных глаз превратилась в затравленный светящийся фосфор.

Они с ужасом провожали вершины нависающих волн, ища в темноте глаза друг друга, и тут же отводя взгляды, словно участницы странного преступления. Преступления, на которое никто из них не решился бы по отдельности, и, все-таки, совершаемого по негласному всеобщему согласию, совершаемого ввиду непреодолимых обстоятельств и самого нелепого рока.

Импровизированное судно взяло курс к весьма странному месту.

*****

Большой шторм, с грозой и шквальным ветром, с волнами, которых беглянки днем раньше и представить себе не смогли бы, настиг спустя три часа. Море не смяло суденышко. Но болтало изрядно. Парики промокли еще до того, как вода стала хлестать с разорвавшихся небес, и теперь, когда девочки попрятали их кто куда, заблудший альбатрос мог бы весьма удивиться, увидев с высоты своего полета среди штормового хаоса корзину с некрашеными пасхальными яйцами.

Мурочка забралась Черной Рок-н-Ролл Маме под юбку, которая через время тоже промокла насквозь. Пуговка, зажмурив глаза, бесконечно повторяла считалочку: «Зайку бросила хозяйка, под дождем остался зайка!» – почему-то это успокаивало ее. Олененок уткнул головку Жуже в подол, и та, скорее рефлекторно, гладила украшенные умелой кистью, смоченные пресной и соленой водой рожки, лысую головку; сама же единственным оставшимся глазом вперилась в чарующую черно-зеленую смерть.

Болтанка и рев ветра изводили весь день. Невольно стали закрадываться неприятные мысли – а не зря ли они ступили на эту палубу? Не вечно ли льют дожди над морем? Что они вообще знают о море?

Их давно окружала только темнота, и была ли это темнота уже новой ночи, или еще нет – никто с уверенностью не сказал бы – буря поглотила их так давно, что запросто можно было бы забыть имена, став частью хаоса.

«Имя – единственное, что все получают в дар, и чего нельзя отнять, – флегматично размышляла Ингрид, обняв колени, положив на них подбородок, глядя в черное воющее марево, – но – что можно потерять!»