Александр Поздеев - Античная юность. Повести, рассказы, пьеса, сценарии

– Я не дам никому обидеть тебя, ты что, мне не веришь? – Верю, но слишком хорошо знаю Аленку, она собственница, она не любит отдавать то, что принадлежит ей…

– Послушай, я что, вещь? – с негодованием спросил её я. Она глубоко вздохнула, перекинула школьную сумку через плечо и вышла из класса, а я ещё очень долго сидел в опустевшем помещении, погруженный в глубокое раздумье.

Мы с Люсей чуть ли не каждый день после школы уезжали на тряском автобусе за город, и только, может быть, один час в пригородном лесу среди тонких березок, час поцелуев и обьятий научал нас большему, чем все книги школьной нашей программы, именно здесь, вдали от дома и школы мы вновь становились сами собой и позволяли себе некоторые вещи, недопустимые там, в городе. Люся, едва мы уходили подальше в лес от остановки, начинала дурачиться, как маленькая девочка – бегала среди высокой травы, убежав вперед и временно потерявшись, возращалась, заставив меня поволноваться, с руками, полными цветов. И я любовался ею в эти минуты, благодаря Бога, сидящего на небе, за эти невиданные секунды счастья на земле, где счастья настоящего почему-то всегда маловато. Люся жадно пожирала меня полными любви глазами, пока я расстегивал воротник её платья. Запретно белели белоснежные лямочки лифа и круглела сводящая меня с ума грудь, неотвратимо, до того, что глаза косят, притягивая меня, я боялся, я робел, прикасался и отступал, она не запрещала мне ничего, и каждый день мы делали новый шаг вперед, заново проходили уже давно пройденное, повторяли, как на уроке, и ещё шажок вперед, дальше. И все-таки я был трус, боялся всего, что может из этого выйти, и на чем мы можем быть пойманы, целоваться и притрагиваться – это ещё возможно, но все остальное, упаси бог, это незаконно, мораль запрещает нам все, чего бы мы хотели, к чему движемся, к чему рвутся наши тела, губы, руки и к чему семимильными шагами несется наша душа. Я робел, я не знал, как она? ведь я могу обидеть и оскорбить её тем, что делаю. Можно ли?…Она позволяет мне это оттого, что отказать не может, я думал, ей самой это не нужно. Мой невеликий опыт обращения с девушками (опыт наших школьных компаний, ночевок и дней праздников) – все не годилось теперь, там я был смел, хотел показать что не хуже других, и никаких чувств там не было и в помине, даже того же пресловутого страха, а теперь?… В изнеможении и одури, сдержавшись, я отпрыгиваю от нее, оставляю лежать на спине с горящим лицом, распахнутым на груди платьем, сажусь, отвернувшись, прикуриваю дрожащими, не попадающими на коробок спичками сигарету «Дон», вижу снова небо с облаками, мелкие листья карлиц-берез, бежит по ним майский ветерок, теплый и ласковый, летают стрекозы. По нижней дороге, не спеша, возращаются, видимо, из школы сельские старшеклассницы в форме такой же, как сейчас у Люси, темно-коричневой. И вот её рука сама ищет мою, опять напряжение, закрытые глаза, я вновь склоняюсь, касаюсь нежно заветной ложбинки на груди, её грудь вновь освобождена, ворот расстегнут низко и маняще, когда же и как она успела? ведь даже не пошевелилась? Этот жест, молчаливое приглашение потрясают меня – глаза её так и остаются таинственно закрыты, нет, она не при чем, платье распахнулось случайно, какое облегчение! она сама, значит, можно?

– Послушай, Славик, – говорит Люся, переворачиваясь на спину, – я давно хотела спросить, кем хочешь стать после школы?

– Все равно кем, лишь бы ты была рядом.

– Дурачок, я же серьезно.

– Я тоже серьезно, вполне.

– Писательство все же занятие несерьезное, – вздохнула Люся, – им денег не заработаешь, а ты сам знаешь, какое у меня положение, придется после девятого уходить в вечерку и работать.

– Тогда я тоже уйду из школы, – пригрозил я.

– Только попробуй, – воскликнула она и погрозила точеным кулачком, – у тебя большое будущее, но только после десятого, берись за учебу пока не поздно, понял?

– Понял, – улыбнулся в ответ на это я и поднялся, смотря на простор в противоположную от нее сторону, ожидая пока она застегнет платье и приведет себя в порядок, вот в тот момент я и увидел за плотными рядами кустарника (как ещё сумел разглядеть!) спрятавшуюся и наблюдающую за нами с невероятной нескрываемой ненавистью Алену. Внутри у меня все перевернулось, ну поймите правильно, не за себя я испугался в тот миг, а за Люсю, если бы Аленка в тот момент приняла решение сделать два и три шага на поляну, то рухнул бы её и без того шаткий, только-только начавшийся выстраиваться в какую-то логическую последовательность мир. Но, к счастью, у Алены хватило такта не сделать этот роковой шаг, хотя позже оказалось, что она из своей королевской милости просто дала нам отсрочку.