Александр Поздеев - Античная юность. Повести, рассказы, пьеса, сценарии

– Я так и не поняла, зачем нам понадобилось обсуждать стихи Люси? – спросила меня Алена. Вместо ответа, я молча пожирал её глазами, как же она была хороша в этой спортивной форме, мы так и возвращались в ней домой, почему именно мне из всех мальчишек школы она отдала предпочтение, ведь я далеко не отличник, характером трусоват, не спортивен, что любят девчонки. Алена потянула меня за рукав, показав на пустую парковую скамейку сказала как бы невзначай.

– Слава, давай присядем, что нам домой-то торопиться, весна, – помолчала немного и добавила, – Бог с ней, с Люськой.

– Бог с ней, – согласился и я. Портфели летят в траву, теперь мы сидим, так тесно прижавшись друг к другу, обнявшись, губы её и мои ищут соприкосновения, если прислушаться хорошенько, можно отчетливо услышать, как бьется хрупкое сердечко Алены. Городской парк, безлюдный в это время суток, укрывает и обнимает нас. И так хорошо в его нежных обьятиях, что мы забываем обо всем на время, даже, к сожалению, о том, что давно беспокоятся наши нервные родители. Дети вкусили пьянящий аромат свободы, и опаляющий разум огонь первой в жизни любви разгорелся так, что потушить его почти невозможно, рассыпаются от моих прикосновений по спине Алены густые пряди ароматных её волос, и она становится похожа на Еву в эдемском саду.

– Господи, вот бесстыдство-то, – прерывает нашу эйфорию противный старческий голос, – разве мы позволяли себе такие вольности в наше время?

Взявшись за руки, хохоча мы, ничего не ответив старушке, уносимся вглубь парка туда, где наш с ней желанный выстраданный покой никто на свете не посмеет потревожить.

Вчера Алена показала мне несколько своих этюдов, пастель, акварель, я конечно был в восторге, но мысли то и дело сбивались на Люсю.

– Она в этот раз была просто на высоте, – говорил я, – даже тебя сумела на место поставить, ну не стоит, видимо, на неё обижаться, Аленка. Люся ведь в чем-то все равно права… Алена молчит, у нее очень редко бывает плохое настроение но если уж бывает, держитесь все, и виноватым и невиноватым достанется, она молча трогает клавиши своего старинного рояля и негромко начинает играть Шопена, которого играет только в часы плохого настроения, я более до окончания музицирования не посмею её больше беспокоить. Неспешно листаю подшивки журналов, старых газет, сохраняемых бережно семьей Рассказовых, наслаждаюсь паралельно игрой Алены, смакую кофе, то есть делаю три дела сразу, сверху тикают размеренно настенные часы старинной работы, как уютно здесь в просторной гостиной академического семейства. Аленка отрывается, наконец, от игры, захлопнув крышку с немалым шумом, и оборачивается ко мне, большие зеленые глаза полны огня и лукавства, дома и вне своей комсомольской деятельности она великолепный чертенок, я бы так сказал.

– Ты чего задумала? – настороженно спрашиваю я. Алена, как резвая лань, вскочила, забежала в кабинет отца и вернулась через десять секунд с кучей журналов весьма сомнительного содержания, я отодвинул от себя журнал с полуголой девицей на обложке, стараясь притом выглядеть возмущенным.

– Вот как развлекаются академики, – усмехнулась Лена, привыкай, попадешь в нашу семью, узнаешь еще не то.

– Ты что, так далеко заглядываешь вперед? Алена отошла к окну, и неожиданно для меня в тонких её пальцах обрисовалась сигарета.

– Аленушка, ты чего? соревнования же скоро!

– А, все равно, – огрызнулась она, – если бы ты знал, как надоело быть правильной, жить по распорядку и соответствовать необходимым людям, поступать в тот вуз, который выбрал отец, а не сама, да вся моя жизнь уже расписана на десять лет вперед, как я завидую тебе Славка, свободе твоего выбора.

– И замуж ты должна выйти за человека из своего круга, так?

– Вот видишь, какой ты понятливый мальчик.

– Мне что, уйти?

– Нет, я же не сказала ещё самого главного.

– О том что ты меня любишь? я всегда это знал.

– Знал? Какой ты, почему же сам не разу не сказал, что любишь меня?

– Зачем? тебе без слов должно быть все ясно. Аленка посмотрела на меня как-то по особенному неодобрительно и вдруг разрыдалась, как первоклассница перед строгим папой, я тогда прижал её к себе и стал успокаивать, думая с горечью и радостью попеременно: «Что бы ни мучило нас, Аленка, оно позволяет совершенствовать наши души и возрастать духовно». В существовании души я, ребенок из семьи верующих, в том далеком девяностом году все же иногда позволял себе сомневаться.