Регина Есенина - Пепел

Вдруг прямо над нами загорелась лампочка, а из основной части подвала донеслись радостные возгласы.

– Кажется, все починили, – улыбнулась я.

– Значит, сидеть остаток вечера в темноте нам не придется, – тряхнул головой историк.

В коридор зашел Василий, критически осматривая сделанный проход.

– Молодцы, – наконец, изрек он. – Но поесть нам сегодня не придется.

При слове «поесть» мой желудок вновь, в который раз за последние часы, свело от голода.

– Завтра, как только мы закончим с завалом, первым же делом иду за едой, – я схватилась за живот.

– Это опасно, – возразил Березов.

– Мне плевать, я есть хочу, и никто не сможет меня остановить, – отрезала я. – Да, этот новый воздух пахнет слегка странно, он влажный, мутный и тяжелый. Но ничего страшного не случится, если я сбегаю через дорогу и возьму еды с полок продуктового.

– Если от него еще что-то осталось, – вставил информатик.

– Это уже второй вопрос, – отмахнулась я. – В округе не один супермаркет.

Березов покачал головой. Я знала, что он терпеть не может, когда что-то идет не по его, но сейчас нужно было выжить. Какая разница – умрем мы от голода или от того, что творится снаружи?

– Пойдемте к остальным, – понял наши противоречия Колосовский. – Мы собираемся спать.

Мы с Березовым переглянулись и поднялись, следуя за информатиком. В основной части подвала все уже лежали на полу, кто, подложив под головы кофты, кто просто так. Историк нашел себе место в незанятом углу и улегся, постелив себе свой потрепанный после всего пиджак. Мне спать совершенно не хотелось. Я огляделась и присела на стул гардеробщицы. У нее здесь стоял стол, на котором валялся всякий хлам, но были и бумаги. Именно они привлекли мое внимание, и я, протянув руку, вытащила из стопки одну. Это был какой-то документ, с одной стороны чистый. Перевернув буквально все на столе, я обнаружила ручку и начала писать.

Чем это было? Посланием? Дневником? Я не знала. Просто вдруг откуда-то появилась потребность немедленно изложить все произошедшее на бумагу. И пусть это совсем не было художественной литературой – никто не требовал поэтичности, да и художественного в случившемся не было. Нужно было записать, как будто назавтра я забуду все и начну жизнь заново – на самом деле, это было бессознательной надеждой каждого, находящегося здесь.

Я зевнула и посмотрела на написанное. Буквы к концу стали неровными, и вся бумага начала расплываться перед глазами. «Надо бы найти себе место для сна» – подумала я, занося руку, чтобы написать последнее предложение, но веки сами собой закрылись, и я, упав головой на стол, тут же заснула.

…Сон был беспокойным, в нем снова разрывались снаряды, и уже я буквально тащила на себе Березова, а он упирался, бормоча что-то непонятное и прибывая в полубессознательном состоянии. В конце концов, на нас упала стена, и я проснулась от того, что раненую руку свело болью. В абсолютной темноте мне таки удалось найти себе место на полу, и я, чувствуя, как по щекам текут слезы, свернулась калачиком и снова забылась. Но всю ночь, даже во сне, меня преследовало ощущение, что за мной кто-то внимательно и неотрывно наблюдает.

Я не открывала глаз, хотя и проснулась. Да, я надеялась, что все произошедшее – просто слишком реалистичный кошмар. И пусть я знала, что точно могу отличить сон от реальности, хотелось верить в эту безумную идею. Конечно, боль во всем теле и то, что я лежала на жестком холодном полу, уже почти разбили надежду, но я не хотела принимать то, что случилось.

Голод. Вот что я испытывала в первую очередь – дикий голод. И я была уверена, что не одна. Откуда-то слева донеслось урчание живота и следующий за этим болезненный вздох. Помня о том, что чем быстрее мы разберем завал, тем быстрее можно будет достать еду, я открыла глаза, сразу же садясь и обводя глазами подвал в поисках Березова. Все еще спали, но пиджак историка аккуратно висел на стуле гардеробщицы, а его самого след простыл.

Я встала, разминая затекшие и ноющие мышцы, и пошла к коридору, переступая через спящих. Оттуда уже доносился стук камней, и я ускорила шаг.

– Доброе утро, – обернулся Березов, когда я подошла. Он был бледный и серьезный – совершенно не удивительно…

– Утро, – кивнула я. Голос был хриплым после сна. – Вы рано…

– Кушать хочется, – односложно ответил мужчина. – Можешь придержать вот это, пока я сдвигаю тут?

Просвета было уже почти достаточно, чтобы я могла пролезть наружу. Я сделала, как меня просили, и с каждым новым отодвинутым камнем проход становился все больше.