Артемий Ладознь - Дымка. *Nebh. Об он пол чресплесе восчресплесь

Иногда он переходил на педагогически назидательную, но внешне нейтрально-околичную тему. Например, нет-нет да и вспомнит какого-нибудь случайно-новомодного пандита вроде Сарасвати, неизменно озвучившую мысли, созвучные его видению, но в узкоспециальном приложении.

– Прикинь, ведь помимо прямых путей развития (а западные корпорации никогда и не избавлялись от элементов планирования, да и Нобелевки Канторовичу за методы оптимизации, отраслевых балансов, нарочитая критика плановой системы не отменяет) – так вот, окромя так называемой «каузации» имеется еще и «эффектуация». Одно дело – знать, куда идешь, и какие ресурсы для этого требуются, так что можно сравнить с имеющимися; совсем иное – честно, «тупо» ничего не знать о будущем, а ждать, чего там вырисуется при наличии таких-то ресурсов. И, надо сказать, между этими крайностями уйма неопределенных, но заполняемых вариантов и комбинаций.

– «Ой, какой ты умненький! Это оттого, что ты краси-и-ивый…» – Она улыбнулась и напомнила, что это лишь трогательная цитата из старого фильма, ни взрослого, ни детского – столь же преждевременного, сколь и запоздавшего в упреждении коллапса страны, шатаний-брожений ее коллективного бессознательного. Разумеется, этот вывод о фильме он сделал сам, притом молча: просветленного, так сказать, все просветляет, даже случайно подвернувшееся полено. Или эта Ташка – случайный попутчик, ситуативный ангел, гений места, посланный на время и с целью (или неожиданной, апостериорно-экстернальностной пользой), как все мы – друг другу?

– Так вот, кстати, а чего вы все ополчились на «Регионы»? Не о сепаратизме ведь речь, не о развале, а скорее о поместной инициативе, притом на основании местных же сравнительных преимуществ. Между прочим, он где-то служат аналогом Республиканов в США – традиционно корпоративно-крупнокапитальной: ну, там, консервативные ценности, снижение налогов, все такое. Можно предпочитать Демократов, с активным вмешательством, nudging, контролем СМИ и финансов. Можно говорить, что у них одни хозяева , можно спорить… Только зачем их противопоставлять как зло и добро, «да» и «нет», делая политический выбор вопросом жизни и смерти? Разве трудно себе представить часть электората, равно холодного к тем и этим, словно к порченому продукту? А индивидуев вроде вашего покорного, «ровно дышащего» к толпе? Или инопланетян, пришельцев из будущего, случайно явившихся в собрание примитивного социума, где им все и вся чужды; так нет же, приперли их: мол, яви принципиальность, за кого ты – за хитрого и жестокого Эбдо или коварного и ловкого Хемдо?

На ее мычание-мурчание о демонстративном иррационализме юной поросли он (сам будучи двадцати семи лет от роду, так и не побывав дебилом и не видя признаков косной глупости в ее двадцатитрехлетней черепной коробке, по-видимому не полой меж ушами) неизменно ворчал и сетовал на то, что не приемлет неспортивных средств , неблагородных и попросту гнилых методов, unfair play – хоть они мимикрируй под жеманные взбрыки или инфантильную «непосредственность». Раж, внеумь давновозникающих соцсетей были манипулятивны и подлы. Она это знала и успокаивала его, обещая бросить к черту всю эту «джинсотемниковость» – всякий раз, когда животной чуйкой подозревала его суицидальные, любвеубийственные поползновения, реализуемые телефонными «итальянками». Это было тем более взрывоопасно, что и она имела печальную историю за спиной – еще не «исперченную», как у поэта, но уже блеклую в сравнении с тем «невероятным, что дано испытать» с ним. Это она напишет в прощальном письме, отвечая на его ругань вдогонку, когда он примет решение в очередной раз рубить, так с плеча. В их последнюю «очную ставку» он ее впечатлит, даже поразит.

– Знаешь, все-таки фрилав – это хрень полная. Вкусно вроде, но – примитивно: зародышевая стадия. Оно, может, и «термояд», но слепой, не структурирующий, не направляющий. Хотя порой я осекался: а вдруг все эти поиски прекрасного – в самом деле, лишь служение эросу ? Все равно. Не может все быть столь пестр о , вразброс и в метаниях: между крайними суждениями, взглядами на одно и то же то как на добро, то как на зло, – не должно быть такой пропасти. В разбросе нет ни знания, ни правды. Как нет ее и в переходах от одной крайности к другой, между досужими революциями, мелкими переворотишками в сознании амеб – всех этих карликов, оплевывающих гигантов. А любовь… все-таки сильно проще раздеться, чем просто признаться в любви. В одном случае водка не нужна, в другом – не поможет. Любовь сама себе и боль, и страх, и анестезия.