Ксения Гожа - Трое в преисподней, не считая мертвецов. Не спрашивай, по ком звонит колокол – он звонит по тебе

Виктор молчал.

– А иногда я так сильно хочу туда, что готова кричать на вас благим матом, лишь бы вы быстрее собрали свои вещи.

Светлана выдохнула, дотронулась до горячей шеи и сказала:

– Воспоминания. Прошлое. Вот, что держит нас в родных местах. Даже если теперь там нет семьи, когда-то же она была… Из-за этого я и хочу вернуться.

Виктор кивнул. Знакомство с Ростовой, ее смерть и любовь к нему – все это произошло в Ярославле. А еще он нашел там друзей. Хотя, вот удивительный факт, родина его совсем в другом месте. Только теперь родных там уже нет. Все они умерли. Куда ему ехать? И любовь, и семья остались в прошлом, в разных городах. Но он знал, куда. Виктор поедет за своими друзьями, и если их родина – Ярославль, то он отправится туда же безо всяких вопросов.

Он любил Светлану и Павла, какими бы они ни были.

Проехав, покачиваясь и хрипя, еще минут десять, автобус неожиданно для всех резко затормозил, и пассажиры, повинуясь силе инерции, невольно подались вперед, стремясь ухватиться руками за спинки передних сидений. Женщина с внуком, вытянув шею, подобно испуганной старой гусыне в белом чепце, какие обычно изображаются на страницах старинных английских сказок для детей, старалась заглянуть через головы сидевших перед ней людей туда, где находился водитель. Мальчик, озираясь по сторонам, уже готов был зарыдать, сам не до конца понимая, из-за чего, и Светлане даже не захотелось наблюдать за ребенком: она не терпела в людях плаксивости, даже в детях, и свою дочь воспитывала такой же – волевой, сильной духом и предпочитающей бессмысленным слезам молчаливую рассудительность. Лисичкиной всегда говорили, что ее дочь серьезна не по годам, но она заметила в этом ее свойстве некоторый откат, когда девочка подросла. Почему-то Аня вдруг стала не самостоятельной и по-младенчески наивной, если не сказать глупой. Женщину это, как мать, беспокоило, но она старалась не придавать легкомыслию дочери особенного значения – в конце концов, это могла быть одна из стадий ее взросления, только и всего. Но увидеть Аню по-настоящему повзрослевшей Светлана уже никогда не сможет, и останется последней Лисичкиной в своем непродолжительном и скудном роду.

Бабушка, стряхнув с себя цепкую ручку уже неприятно хнычущего внука, приподнялась и спросила скрипучим, истинно старушечьим голосом:

– Ну, что там еще такое случилось?

Как и у большинства коренных, уже старых, сибиряков, ее речь была плавной, закругленной, и она старательно отмечала в каждом слове букву «о», даже несмотря на то, что на ней могло не стоять ударения.

Водитель из противоположного конца автобуса громогласно прорычал охрипшим баритоном:

– Авария впереди! Сейчас будем объезжать.

Здесь не выдержала сохранявшая спокойствие до этого Лисичкина.

– Да как можно! Люди в аэропорт спешат, чтобы домой улететь на работу, потому что в кошельке последние пять рублей остались, – она, конечно, преувеличивала, но пассажиры понимающе закивали, – а вы говорите, что мы сейчас потратим лишние полчаса на объезд, если не больше?

– Милочка, нам до аэропорта осталось десять минут! – Мужчина, кашлянув, даже не посмотрел на Светлану. – Объедем быстро, не переживайте.

– Куда вы предлагаете сейчас ехать? Разворачиваться и обратно, до поворота, который был двадцать минут назад?

– Подойдите сюда, пожалуйста.

– Сиди! – зашипел Уткин, схватив женщину за рукав пальто. – Он вышвырнет тебя сейчас отсюда!

Лисичкина вырвалась и, обогнув Виктора, прижавшего под сиденье длинные ноги, насколько это было возможно, уверенно прошла вперед, к месту водителя, все еще державшего руки на черной и потной баранке руля.

– А теперь взгляните, пожалуйста, в окно, дорогуша. Вы что видите?

Лисичкина зарделась униженным румянцем детского стыда. Ну, конечно! Перед ней открывалась двухполосная дорога, причем полоса была не сплошной, навстречу проезжали редкие иномарки, а столкнувшиеся в аварии отечественные «Жигули» не загораживали и половины проезжей части, остановившись вблизи обочины. Она корила себя в несдержанности и излишней суетливости, которую сама в себе не любила, но, увидев, что водитель повел густыми усами и улыбнулся ей, сама расплылась в улыбке, поражаясь собственной нелепости.

– Извините. Я переборщила.

– Садитесь, милочка. За десять минут и доедем.

Лисичкина осталась на пассажирском сиденье рядом с водителем и наблюдала за тем, как они постепенно приближаются к начищенному и огромному зданию аэропорта. Сейчас она испытывала облегчение, глядя на эти стеклянные двери, раскрывающиеся, чтобы поглотить поток путешествующих, ведь они сулили ей хоть и долгий, утомляющий, но перелет в Москву, которая была так близко к дому.