Владимир Фёдоров - Звезда голуболикой Жаннет

Жжение внутри прекратилось, на смену пришло приятное и легкое головокружение. Жаннет довольно выгнула спину, начала раскачивать хвост, словно маятник.

– Сейчас музыку послушаем, а потом можно будет и повторить… – Сап Саныч поднес к губам флейту, и тихо полилась та же самая музыка, что привела Жаннет в двадцать пятую квартиру. Гостья блаженно опустила голову на край стола, прикрыла глаза …

Их идиллию разрушил резкий женский голос:

– Опять наглюкался! Как не стыдно тебе! А еще заслуженный артист, солист, знаменитость! Пьянь ты несчастная, вот ты кто!

Сан Саныч от неожиданности едва не выронил флейту, Жаннет резко вскинула голову и непонимающе уставилась на Кассандру.

– А это еще кто такая?! – ткнула она пальцем в гостью. – Окончательно опустился! Порядочные люди с тобой не пьют, так ты с обезьянами квасить начал!

– Ты что, ты что… – опомнился Сап Саныч, – за кого ты меня принимаешь! Да я ей рюмку исклю… исклю… чительно в лечебных целях налил, для прогрева изнутри. Можно сказать, она с моей помощью на ноги встала, а ты – «с обезьянами квасишь»! Обижаешь, Катя, обижаешь…

– Я тебя сейчас еще не так обижу! И эта «больная» пусть тоже проваливает! Быстро вынюхала, где водкой пахнет да хозяйки дома нет.

– Это ты зря, Катя. Она ко мне чисто по–человечески зашла, музыку послушать …

Жаннет, почувствовав, что ей лучше ретироваться, медленно сползла с табуретки, и, покачиваясь, направилась к распахнутой настежь двери.

– Рюмку–то оставь, пьяница! – потребовала Кассандра и протянула к ней руку, но Жаннет прижала обеими лапами драгоценный сосуд к груди и замотала головой.

– Не трожь, Катя, – вмешался флейтист, – я ей подарил на память о знакомстве и нашем доме.

–Ишь какой щедрый! – зашлась от негодования комендантша. – Эта рюмка мне от бабки досталась, можно сказать, почти из чистого серебра, а он ее – собутыльнице! Пусть сейчас же вернет! – Она попыталась вырвать рюмку из лап Жаннет, но та сжала ее еще крепче и пронзительно заверещала. Кассандра подхватила обезьянку, решительно шагнула за порог и… едва не столкнулась с мчавшимся по коридору, напуганным Суреном Вахтанговичем.

– Жянка! Жянка! Гдэ Жянка, гдэ ты?! – кричал он во все горло

На радостях, что Жаннет поднялась, Сурен Вахтангович легко простил ей и коварное рандеву с Сан Санычем, и те несколько минут, в течение которых он, обезумевший, метался по общежитию в поисках бесследно исчезнувшей обезьянки. Ее выздоровление стало главным событием недели. К дрессировщику то и дело заглядывали соседи, поздравляли, улыбались, приглашали в гости. Посетило и филармоническое начальство, тоже удовлетворенное благоприятным исходом болезни и перспективой заключения заманчивого контракта.

Жаннет, уставшая от тесноты клетки и долгой неподвижности, быстро освоила коридор, познакомилась с ребятишками, в первую очередь, с Юлей–Алей и Колей, и стала гонять с ними на великах, устроившись за спиной хозяев, кататься по перилам, носиться наперегонки, просто дурачиться и строить рожицы. Запросто заглядывала в комнаты артистов и везде получала радушный прием и лакомства. Она открывала для себя новый мир под названием Голливуд, а Голливуд открывал Жаннет.

Хотя коридор и был теплым, Сурен Вахтангович из осторожности выпускал ее гулять только в стеганом жилетике, а по вечерам продолжал натирать салом и «для профилактики» подавать граммов десять водки из «бабушкиной» рюмки, которую Жаннет так и не отдала Кассандре и теперь хранила в клетке, под матрасиком. Надо заметить, что лечебная процедура уже не вызывала у Жаннет такого отвращения, как вначале. Она поняла, что следом за неприятным жжением почти сразу приходит ощущение легкости, тепла и полного блаженства. Надо только чуть-чуть потерпеть.

– Умница, – хвалил ее Сурен Вахтангович, негромко бормоча по-своему и глядя, как вливает водку в широко раскрытый рот, – хорошо лечишься, молодец! Еще несколько деньков попьем – и хватит. Совсем поправишься… А потом и за работу приниматься надо, достаточно мы с тобой повалялись…

Иногда Жаннет взбиралась на неширокий крашеный подоконник и подолгу рассматривала жизнь за двойными стеклами. Она была совершенно необычной, эта жизнь, – белой-пребелой. В белый цвет были одеты крыши домов, проезжая часть улицы, белые горбы высились на кузовах застывших автомобилей, на собачьих будках и поленницах дров во дворах и даже люди несли этот цвет на своих плечах и шапках и клубами выдыхали изо ртов. А цвет как будто не мог насытиться своим могуществом, то и дело добавлял, досыпал с неба новую белую крупу. И во всей этой белизне не проглядывало даже ни малейшего зеленого пятнышка. Жаннет никак не могла понять, куда же подевались кипарисы, пальмы, трава, наконец? Утонули в захлестнувшем все и вся белом половодье?.. Она прижималась лбом к холодному стеклу, как бы пытаясь нырнуть в белизну и все собственноручно выяснить, но подходил хозяин и осторожно снимал ее с подоконника, укоряя: