Евгений Грушко - Любовь на краю мира

Ещё отец говорил, что нельзя давать спуску тем, кто пытается унизить тебя. Но вот Константин отстоял честь, а на душе всё равно было скверно. И ведь не из-за ушибов и ссадин! И не из-за того, что отцовский нож был в чужих руках. Хотя эта мысль ему была очень неприятна. Он не понимал, что с ним происходило, но к горлу подступил ком, и наворачивались слёзы. Это чувство иногда посещало его. В такие минуты ему становилось очень одиноко. И ему хотелось уехать из дома куда-нибудь подальше.

Костя подошёл к окну. На город опускался вечер, зажигались фонари. По проспекту изредка проезжали машины. За дорогой тянулся забор промышленной зоны, а за серыми корпусами оборонного предприятия возвышались стрелки судовых кранов. Небо в той стороне казалось ещё ниже, чем в городе. И в детстве Костя думал, что там кончается мир. А когда он подрос, то понял, что это была правда. За дорогой была гавань, за ней – море и Северный Ледовитый океан. Временами ему казалось, что он физически ощущал близость полюса, и это действовало на него угнетающе. И вот в такие минуты ему хотелось бросить всё и уехать. Уехать куда угодно, лишь бы не видеть этот привычный с детства пейзаж! И тогда на душе становилось совсем тяжко, потому что уезжать было некуда.

Наутро, как только Костя проснулся, сразу вспомнилось вчерашнее происшествие – и настроение вмиг испортилось. Захотелось сказаться больным, зарыться под одеяло и спать. Но мысль, что нож у Губенко, заставила его встать.

В ванной он оглядел себя: под глазом красовался фингал, чуть выше кисти расплылось фиолетовое пятно, на плече, куда пришёлся удар, чернел перфорированный след арматуры.

«Припечатал как следует, – подумал Костя. – Хорошо хоть руку не сломал».

Он открыл кран и принялся умываться.

А потом разговор с матерью всё же состоялся. Костя уплетал бутерброды и запивал их чаем, а мать сидела напротив.

– Ты мне расскажешь, что случилось? – спросила она.

Первым желанием было рассказать всё, как на духу, но Костя поднял взгляд и вдруг подумал, что она попросту не поймёт.

«Ну как она может понять? Ведь она женщина, и ей никогда не приходилось драться!»

А Косте ещё предстояло сегодня это сделать. Потому что вряд ли Губенко захочет отдать нож просто так.

– Мам, я в норме, – сказал он.

– Я вижу.

– Просто подрался. Обычное дело.

– По-твоему, арматура – обычное дело?! А если бы тебя покалечили?

Костя посмотрел на неё с упрёком.

– Мам, ну чего ты? Не покалечили же.

– Ты посмотри, куда ты катишься? Чем ты занимаешься? Что ты делаешь?!

– А что я делаю? – удивился Костя и улыбнулся. – Я завтракаю.

– Костя, ведь так жить нельзя!

– Почему это нельзя? Очень даже можно, – ответил он с улыбкой.

– Прекрати паясничать! – сказала мама.

Она заглянула ему в глаза и спросила уже спокойным тоном:

– Костя, тебе чего-то не хватает? Тебе плохо?

– Мам, мне хорошо. И мне всего хватает, – ответил он.

Но его слова всё равно её не успокоили. Лена была ещё молодой женщиной, и ей было страшно. После гибели мужа её сын всё больше отдалялся от неё. Он пропадал на улице, всё чаще ввязывался в неприятности и всё меньше разговаривал с ней. Раньше воспитанием занимался муж, но теперь всё лежало на ней. И она не знала, как быть. Вот и теперь он был неприступен и ничего не хотел рассказывать.

Лена вздохнула и произнесла:

– Если отец был бы рядом, ты бы так себя не вёл.

– Если бы он был рядом, то позволил бы мне решать проблемы самому, – ответил Костя.

Лена хотела возразить, но промолчала. Она вспомнила, что муж действительно всегда был за самостоятельность сына, и смягчилась. Она посмотрела на синяк и сказала:

– Может, тональником замазать?

– Может, мне ещё припудриться? – с улыбкой ответил Костя.

Лена всё чаще замечала, что он становился похож на своего отца.

– А как ты себя чувствуешь, не тошнит? Голова не болит?

– Говорю же, я в порядке.

«Ну вот, – подумала Лена, – совсем как Петя».

– Ладно, ешь, – сказала она. – Я после работы зайду в аптеку, куплю мазь от синяков.

Лопухов и Камыш курили возле входа на школьную территорию. Камыш, как обычно, втягивал руки в рукава, зажимая сигарету в кулаке. Казалось, что он и курил только лишь для того, чтобы согреться. Он затянулся и выкинул окурок.

– Ладно, погнали в школу. Холодно.

– Да чего тебе всё холодно-то! – сказал Лопухов, но он тоже порядком промёрз и поэтому приподнял воротник кожаной куртки.