Эдуард Семенов - Сук*. Вторая древнейшая

Куда его привезли? Зачем? Здесь приводят приговор в исполнение? Он не хотел думать об этом. Тогда о чем? Единственным светлым пятном в его жизни были те несколько дней, которые он провел с ней. С Людмилой. Со временем ее образ для него становился все более и более размытым и святым. Она ни разу не ответила на его письма, но это и правильно. Он сделал все, чтобы она жила, взял всю вину на себя. Ее имя даже не звучала на суде. Он вспомнил ее руки, ее волосы, ее тело. Ее ласки. И с улыбкой на лице провалился в сон, чтобы проснуться от того, что на его горле сомкнулись пальцы соседа.

Захар задергался как будто рыба, выброшенная на берег. Замахал руками и видимо, угодил нападавшему куда-то пальцем в глаз, потому что тот вскрикнул и ослабил хватку. Захар выбрался из одеяла, и завалил Зуфара на холодный пол, лицом вниз, сел на него сверху, заломив руки за спину.

– Ты, что с ума сошел, – зашептал Захар прямо в ухо своему противнику. – Какая муха тебя укусила?

– Пусти! Я тебя вспомнил, – ответил Зуфар, также шепотом. – Я тебя все равно убью.

– За что?

– Ты убил моего троюродного брата Заура и его троюродного брата Икара.

– Я уже свое получил за них.

– По закону кровной мести ты должен умереть от рук родственников. Мне уже нечего терять, но моей семье это зачтется. Люди буду знать, что с семьей Салымовых шутки плохи.

Захар надавил на руки Зуфара так, что у него захрустели кости.

– Убивать я тебя не буду, – ответил он, – но руки переломаю. Чтобы у тебя и в мыслях не было ко мне подходить.

– Загрызу, – харкнул Зуфар.

– Зубы выбью. Ноги переломаю. Зуфар, какая кровная месть? Ты что, очнись, мы в Черном слоне. В полной жопе.

Зуфар еще несколько раз дернулся и начал говорить в пол.

– Пусти, зачем тебе цепляться за жизнь. Нас все равно расстреляют как собак и зароют в землю без молитв. Я же тебе оказываю услугу. Убью тебя своими руками. Ты уснешь и не проснешься. И не будешь мучаться в ожидании приговора. А ты окажешь услугу мне. Понимаешь. Кровная месть может быть смыта только кровью. Я стану святым у себя на родине. Моих родственников будут почитать.

Захар надавил на локти Зуфара.

– Где твоя Родина?

– Далеко. В горах. – Зуфар назвал какой-то адрес, который ничего не значил для Захара. – Джейрахский район, есть небольшой аул рядом с селом Гули. Я родом оттуда.

Захар порылся в памяти. Нет, в Чечне, он не слышал таких названий.

– Ты не чеченец?

– Ингуш.

– Что ингушы всегда вопросы решают только кровью? По другому нельзя?

– Можно. Но для тебя этот способ не реален.

– Что за способ?

Зуфар молчал, и тогда Захар выкрутил ему большой палец. Он застонал, и чтобы ослабить боль начал говорить.

– Чтобы получить прощения у рода, ты должен встать на колени в центре аула и стоять месяц пока тебя не простят старейшины, а потом – заменить убитых тобой мужчин, взяв на содержание их жен и детей. – Зуфар дернулся, ослабляя хватку. – Видишь, для тебя это не реально. Пусти. Я убью тебя легко.

Щелкнула щеколда глазка. Захар дернулся, чтобы встать, но передумал и остался сидеть на Зуфаре. Тот зашипел.

– Пусти, они сейчас войдут.

Захар наклонился к самому его уху.

– Пущу, если пообещаешь выкинуть свою идею из головы.

– Нет.

Раздался звон ключей. Дверь камеры распахнулась. Яркий свет из коридора осветил лежащих на полу мужчин в полосатых робах. Их камера была настолько мала, что орудовать дубинками в ней было неудобно. Два охранника выволокли в коридор сначала Захара, потом Зуфара. В коридоре они отходили их так, что оба уже не могли стоять, а затем старший вертухай приказал.

– В карцер обоих. На неделю. А там посмотрим.

***

На следующий день Захар пожалел о том, что отказался от предложения Зуфара. Черный бетонный ящик. Без окон, без кровати, без стула. Железная холодная дверь. Расстояние от стены до стены такое, что не вытянуть руки и ноги. Все суставы в постоянном напряжении. Отекают и ноют, ноют, ноют. Холодный пол. Холодные стены. Спина стала ныть уже через час. Еще через несколько часов он начал биться головой о гладкую поверхность, стараясь удариться виском, чтобы закончить свои мучения, но лишь содрал кожу на лбу.

Тогда он в бессилии упал на пол в позе эмбриона и забылся. Ему снова вернулся образ Людмилы. Она как некое существо из другого светлого мира манила его руками к себе. Звала за собой, обещая покой и полную свободу. Ему надо было только протянуть ей руку. Схватить ее за пальцы. Но руки упирались в стены и не могли выпрямиться. Ногти скребли по бетону, срывались в кровь. Кошмар снова и снова накатывался на него. И так до тех пор, пока он не услышал голоса.