Кирилл Ржевский - Моя юдоль. Мой удел смерть, ибо жизнь – это лишь начало и конец, с невыносимой для меня серединой…

Она выглядела как хмурая, маленькая девочка, которую заставляют пить рыбий жир. Так что же появилось на экране, после этого жуткого шипения как в фильме ужасов. Начался фильм у которого не было режиссёра, сценариста, продюсера и актёров. Видео прерывалось, рябило, изображение было нечётким, расплывчатым, словно смотришь на мир сквозь прозрачную воду. Она сидела на чём-то похожем на стул. Было крайне неудобно, но сейчас, именно сейчас ей наплевать на мелкие неудобства. С застывшим от боли, словно камень лицом, она принялась смотреть фрагменты своей жизни. Они менялись, перескакивали с одного на другое, создавая тем самым нечто удивительное и прекрасное.

– Иду мама, иду, – отвечала десятилетняя Эллен своей матери, которая уже битый час не могла вытащить её из комнаты.

В ход шли просьбы, приказы и крики, но она никак не могла оторваться от письма. Мысли выбегали из головы и словно зайцы убегали в разные стороны. Поймать их было тяжёлой, даже непосильной для неё задачей. Эллен огорчалась из-за того, что мысли так неуловимы, быстротечны, а порой непонятны.

Вот пришло вдохновение, а ты занят серьёзным делом или пытаешься уснуть, не хочешь подниматься и писать. Но мысли не спрашивают, можно ли войти в твою голову? Они словно незванные гости, залетают внутрь, бегают повсюду, а потом уходят, оставляя горький след разочарования своему хозяину. Они крутятся, летают внутри, а после бегут из твоей головы, как крысы с тонущего корабля. Не успел поймать всех крыс, сиди с тем что есть. Пиши то что запомнил, то что отложил на пыльной полке в голове и без того забитой ненужными мыслями и проблемами. Куда уж там до писательства.

– Эллен, не заставляй меня подниматься! – уже диким и свирепым голосом кричала из кухни Сисси.

Стоя на кухне она жарила бекон, который недовольно шипел на сковороде, чересчур залитой маслом. Её губы малинового цвета, были сложены бантиком и приятно блестели в лучах утреннего солнца. Глаза хоть и были ярко и красиво накрашены, но всё же пусты. Нет в них ничего, ни знаний, ни чувств, сплошная ложь, покрытая фиолетовыми тенями.

– Фу, ну и гадость, как это можно есть? – приговаривала она, жарив очередную порцию бекона. – Сплошные жиры и углеводы, один лишь вред для здоровья. Да, с маслом я кажется и вправду переборщила.

Бекон был похож на пережаренное нечто, явно пришедшее в их дом с другой планеты. Терпение иссякало, как песок в песочных часах. Этой мерзавке не здобровать, если она не спустится через минуту, думала она, едва сдерживая нахлынувший на неё поток гнева.

Эллен торопливо писала, мысли выбегали и выбегали из головы. Она пыталась ловить их и запирать на бумаге. Нечто прекрасное уходило в пустоту, большинство мыслей не удавалось поймать в этом урагане бурного и неуравновешенного сознания. В итоге они просто исчезали. Это её огорчало. Ну почему всё так происходит? Она негодовала, продолжая строчить слова в дневнике, словно одержимая.

– Эллен чёрт тебя побери! – уже нечеловеческим голосом, а скорее звериным рыком кричала мать.

Казалось ещё немного и дом рухнет от такого громкого звука. Она разрываясь между гневом матери и желанием записать в дневник свои мысли, начала попросту терять их. Страх вновь пришёл в гости, точнее беспардонно ворвался в голову, а после принялся устанавливать в ней свои законы и правила.

На смену главному страху потерять нужную мысль, пришла обида на мать и на саму себя. Всё это в конечном итоге перешло в ярость. Ох уж эта голова, до чего же сложная штука человеческий мозг, то ты злишься, то грустишь, то радуешься, задавалась вопросом маленькая, похожая на чумазого мальчугана-сорванца девчонка.

Она не знала чего ещё ждать от самой себя, что накроет её в следующий момент, радость, печаль, а может она погрузится в апатию. Будет словно живой труп лежать на кровати, обиженная на жизнь, непонятая, будет плевать в потолок и тихо ждать смерти. Ибо только с её приходом этот кошмар, эта нестабильность, эта путаница, закончатся раз и навсегда.

В комнату вошла Карин, во взгляде её была смесь понимания и лёгкой злобы. Эллен продолжала писать, но было уже не то, слова не шли из головы бурным потоком, мыслей осталось настолько мало, что ей приходилось долго придумывать, либо додумывать следующее предложение. Проще говоря, она клещами вытаскивала из себя мысли, которых больше не было. А ведь до этого она словно электропроводник между духовным и физическим миром, писала так, будто кто-то изнутри диктовал ей текст, а она была не писателем, а секретарём в суде, ведущим протокол.