Вильям Богуславский - Тетрадь из прикроватной тумбочки больницы «Асута» (Записки импотента) и другие повести

Вот так сразу представилась мне компания, в которой я оказался. И вскоре я уже знал, с чем каждый здесь лежит. О себе я почти ничего не говорил, да и не очень интересовались, каждый был занят собой.

Убедился, эти записи даже для себя требуют определенного порядка, лучше писать новое с промежутком и, как говорят, с красной строки, а воспоминания тоже как-то выделять, я решил – восклицательными знаками:

!!!

Все началось с того мальчика Юры, москвича, который приехал на каникулы с мамой к своей бабушке к нам в украинский районный центр Дымово. Москвич – и от нас, местных, он резко отличался. Было ему лет двенадцать-тринадцать не намного меня старше. Столичный, причёсанный, наискосок шлейка к синим штанишкам, важничал, но вместе с нами бегал. А самым излюбленным местом наших игр было старое запущенное кладбище вокруг «могилы». Так назывался курган, осевший от времени, и все еще возвышающийся над заросшими бурьяном редкими крестами и могильными плитами. Говорили, что там захоронен какой-то важный хан времен татаро-монгольского нашествия. И слава об этой могиле шла нехорошая, будто какие-то колдовские силы от нее исходят, даже хоронить вокруг него перестали, но нам мальчишкам лучшего места для игр не найти, особенно в прятки.

Как сейчас помню. Было лето, мы играли, и мы с этим Юрой залегли на самом верху «могилы», довольные, в заросшем кустарнике нас не найдут. И вдруг этот Юра расстёгивает свои штанишки, сдвигает трусики и показывает на свою «пипирку».

– Смотри!

И я вижу, как она вдруг оживает и становится столбиком.

– А ты можешь?

Я сдергиваю штаны, начинаю тужиться, надуваться, но ничего не происходит.

– Эх ты, импотент! – сказал этот Юра.

Забыл я об этом, но потом значительно позже все чаще вспоминал.

Я был тогда в седьмом классе. Среди ребят ходила подначка, вроде бы хохма такая. Соберутся, и весельчак невзначай произносил:

– Кто дрочит, у того на ладонях волосы вырастают!

И тут обязательно кто-то под общий смех смотрел на ладонь.

В классе учился Костя Худолей. По возрасту значительно старше нас. Так он и был главным онанистом, не считал он это чем-то зазорным. При случае, расслабившись, объяснял затаившим дыхание.

– Главное найти описание, где реально рисуется. В заграничных романах лучше всего. Сейчас у меня «Госпожа Помпандур и ее поклонники». Смак – обстановка. Я закрываю окно и зажигаю свечку, ставлю ближе на табурет, чтобы можно было читать. Дохожу до момента. Эх!! Это тебе не Дунька Кулакова!

Но я онанизмом не занимался.

Очень откровенным и простодушным оказался мой сосед справа, как я и догадался, доставленный недавно. Украинец. Почти все здесь украинцы, но говорят по-русски, а он выражается на суржике, смеси русских и украинских слов, которые я для себя перевожу. Мыкола – дальнобойщик, и рейсы его чуть ли не до Иркутска. Попал в больницу, по его мнению, из-за длительного сидения в кабине за рулем. Одно яйцо у него распухло, стало величиной в цветной сине-лиловый шар. В свое время он окончил курсы автомехаников и рассказывает, как выдужает и будет работать в гараже, ремонтировать машины – «Тилькы не сидить на яцйях». Его брат, с завистью говорит он, здорово устроился, двое вкалывают, а он принимает заказы.

Только появляется Виктор Петрович, Мыкола сбрасывает одеяло и зовет:

– Доктор! Наче стало меньше. Подывиться!

Тот, что под окном слева, показавшийся мне сильно старым, – Федор, по профессии стекольщик, ему 52 года, угрюмый, малоразговорчивый верующий человек. Крестится с самого утра, потом перед едой, которую нам привозят, молится и шепчет молитвы. У него была операция на предстательной железе. И, видно, неудачная. Это я услышал во время обхода врачей. На тесемке у него бутылочка для оттока мочи. Светлана ее периодически меняет.

Но самый беспокойный и непредсказуемый – Степан Евдокимович Ходоров, буду писать – просто Ходоров. У него рак, его готовят к операции, но она откладывается. Он полностью зависит от обезболивающих уколов. Светлана по графику его колет, но он все просит, чтобы увеличили дозу. Чаще всего лежит поверх одеяла в самой неестественной позе, подвернув под себя ноги, но когда наркотик начинал свое действие, преображался. Опускал ноги в мягкие кожаные тапки с каким-то витиеватым цветным узором, какими бывают одежды с севера. Его сухое, с резкими морщинами, лицо оживлялось, становилось приветливо-добродушным, но так было не всегда.

Вечером Николай или почувствовал себя лучше – и решил развлечь нас своими рассказами о тяжкой работе дальнобойщика. Он, вольно привалившись к подушке, живо рассказывал: