Наталия Соколовская - Долгое счастливое утро

Десятый «В» разочарованно вздохнул и сосредоточился на подготовке к выпускному сочинению, то есть на повторении уже пройденного за предыдущие годы «материала».

Но Динэра всеми допустимыми средствами отстаивает литературу «советского периода». Самым любопытным она дает возможность догадаться о запретной зоне, тщательно маскируемой учебной программой, дает возможность почувствовать ее. Эта зона похожа на военный полигон, такой, который находится как раз недалеко от школы, в районе Ржевка-Пороховые. Никто никогда не был на этом закрытом объекте, но каждый день, с той или иной частотой, оттуда доносится тревожное уханье артиллерийских орудий.

…Наконец, снова начинается город, низкорослый и местами деревянный. Лес постепенно отступает, давая место «хрущевкам» и недавно выстроенным вдоль проспекта Непокоренных длинным многоквартирным домам.

Не доезжая площади Мужества, посередине которой дымится зеленью маленькая рощица, «пазик» поворачивает вправо и через несколько минут останавливается возле ограды. Ворота открыты. Высыпав из «пазика», десятый «В» проходит на территорию, в глубине которой стоят несколько строительных вагончиков и деревянная вышка без окон и дверей, но с зияющим боковым проемом. После дождя глинистая земля хлюпает под ногами. Десятый «В» озирается: мусора, ради которого их сюда везли, не видно, кроме того, что уже навален в кузова двух грузовиков.

Из вагончика им навстречу выходит бригадир. Вид у него недовольный. Он кивает Динэре, дает подписать ей какие-то бумаги. Потом достает из мятой пачки папиросу, закуривает, оглядывает десятый «В», усмехается: «Работнички приехали». Тут вылезает вперед Байков и спрашивает: «А мусор-то где?» Бригадир смотрит на него как на придурка: «Да рядом, – и стучит по земле грязным кирзовым сапогом. – Отсюда семьдесят метров всего, – он бросает недокуренную папиросу и кивает в сторону вышки: – Пошли, на лифте прокачу». Десятый «В» на секунду задерживает дыхание, а потом с восторженным воплем устремляется к проему. «Погодите, – кричит бригадир, – учительницу свою забыли». Десятый «В» оборачивается и видит, что Динэра стоит на прежнем месте, как вкопанная. Наконец, она встряхивает головой и подходит к остальным. Выражение лица у нее странное. «Может, останетесь наверху, – спрашивает бригадир. – Если боитесь или плохо себя чувствуете». «Дети без меня не пойдут, я ничего не боюсь, – отвечает Динэра и ни к селу ни к городу добавляет непонятное: – Мне давно было нужно…»

Внутри вышки никакого лифта нет, а есть устройство вроде лебедки и деревянная клеть с низкими дверцами. Мигают лампочки на приборных щитках. Рычажки, кнопки, провода. «Ничего не трогать, слушать меня», – предупреждает бригадир, а молодой рабочий раздает десятому «В» рукавицы и каски.

Бригадир разбивает класс пополам, отодвигает задвижку, распахивает дверцы, и первая партия вместе с одним из рабочих и Динэрой заходят в клеть. Раздается громкий резкий звонок, похожий на школьный, потом еще, а после третьего клеть вздрагивает, скрипит и начинает медленно погружаться. Те, кто в клети, молча смотрят снизу-вверх, на тех, кто остался. Делается темно. Потом клеть проезжает первую лампочку, вторую. Это похоже на череду моментальных восходов и закатов. Лампочки тусклые, от одной до другой несколько метров. До земляных влажных стен можно дотронуться. Жаворонок закрывает глаза – это дает чувство защищенности – и пытается перевести глубину, на которую они опускаются, в дома. Если брать тот, в котором живет она, семиэтажный, получится три. Три семиэтажных дома, поставленных друг на друга. Перевернутый небоскреб. Движение клети похоже на страшный повторяющийся сон про лифт, когда, миновав нужный этаж и миновав последний этаж, кабина продолжает самопроизвольно двигаться вверх (или вниз) и движется до тех пор, пока спазм ужаса не прерывает сновидение.

Жаворонок вздрагивает, открывает глаза и оборачивается. Динэра стоит у края клети, вид у нее нелепый: каска съехала на лоб, в облике что-то угловато-подростковое, жалкое, губы сжаты. Она обеими руками держится за деревянную перегородку, отделяющую клеть от ползущих вверх стен, и смотрит себе под ноги.

Она стоит и смотрит себе под ноги, но не видит того, что искала. Ее белая ночная рубашка сливается с цветом снега. Сначала босым ступням больно, потом боль сменяется легким покалыванием, а потом Динэра перестает что-либо чувствовать. Она знает, что тут должна быть прорубь. Вчера она приметила это место недалеко от моста, где женщины полощут белье. Дом, в котором она живет, стоит у самого Днепра. Она запомнила: белые высокие дымы на том берегу, заиндевевшие деревья, закутанные в платки женщины, скрученное жгутами отжатое белье и темная лунка проруби.