Екатерина Рогачёва - Хорошо, когда ты солнце

– Я на фронт уезжаю, – сказал Саша. – В военкомат с утра ходил.

– Как на фронт?

Женя растерялась. Она понимала, что начнётся мобилизация, что мужчины пойдут воевать, но то другие, взрослые, сильные. Не Саша.

– А так, – отрезал он.

– Тебе же ещё восемнадцати нет, не возьмут.

Саша помолчал, потом глухо сказал:

– Мы с Петькой и Мишкой решили, припишем себе по году, вдруг не заметят. Не заметили. Там не мы одни такие. Видели парней и из других школ.

Жене нечего было сказать. Вот и молчала, чувствуя, как затапливает душу чёрный беспросветный холод.

Саша вдруг остановился, развернулся к ней и как-то жалобно сказал:

– Ты только пойми. Как я по-другому? Кто я буду, если не пойду? Нельзя так, не могу.

– Понимаю, – отозвалась Женя. А голове мелькнуло: «А кто же я буду, если начну плакать и просить не ехать, остаться?»

– Я чего пришёл-то, – помолчав, сказал Саша. Впервые взял Женю за руку. Тепло, невесомо и очень бережно. Посмотрел в глаза. Может, и не будет другого случая…

Он замялся, потом резко, как в воду прыгая, спросил:

– Как вернусь, выйдешь за меня замуж?

Женя смотрела ему в глаза, голубые, красивые, родные глаза. И понимала, что вот в этот миг решается её судьба. И, если сейчас она не согласится, то всё пойдет неправильно, не так.

– Выйду, – ответила она.

Тёплое июньское утро таяло перед глазами, сменяясь серым осенним днём. Таяло время, десятилетия между ними, как снежинки на ладони. Таяла и исчезала юная решительная Женя, оставаясь старухой на лавочке у подъезда. Евгения Васильевна вздохнула.

– Он погиб, да? – спросила Вика рядом.

– Как оказалось, да. На Смоленщине.

– А это где?

«Чему вас в школе учат?» – хмыкнула про себя Евгения Васильевна.

– Это далеко, очень далеко.

– Вам, наверное, хотелось побывать у него? – в голосе девочки звучало искренне сочувствие и какая-то недетская проницательность.

– Вот и поеду. Затем гости ко мне и приходили.

– Как же вы поедете, вы же еле вниз, на улицу, спускаетесь? – выдала Вика. И тут же смутилась. – Ой, извините. Я не про то, что вы старая, то есть…

Она окончательно запуталась и умолкла. Евгения Васильевна улыбнулась, глядя на её растерянное лицо.

– Так то вниз. Не так важно. А как не поехать к тому, которого ждала столько лет?

– А все говорят, что в таком возрасте серьёзно любить нельзя. – Вика поморщилась, явно цитируя кого-то из взрослых. И с уважением глянула на Евгению Васильевну. – А вы вон как. Круто.

– Круто, – покорно согласилась та, вставая. Ноги совсем замёрзли, колени ломило. Пора было возвращаться домой. – Только мы другие были, деточка. И жизнь другая. Каждый день, как последний. Нужно было успеть и пожить, и полюбить, и умереть за Родину. Вот и торопились.

Не прощаясь, она ещё раз улыбнулась задумчиво глядящей на неё Вике и медленно зашагала к подъезду.

Одну её, конечно, никто не отпустил. Если от присутствия родственников удалось отказаться, то уже общавшаяся с Евгенией Васильевной женщина-поисковик настояла на том, чтобы ехать с ней. Ох, так и не запомнилось её имя. Неудобно-то как.

Поезд стучал колёсами день за днём. Мимо окон проносился немалый кусок России. Евгения Васильевна подолгу смотрела в окно, видя внутренним взором, как шагают по этим полям и перелескам солдаты, как катятся по этим рельсам теплушки с людьми. Так же по этим дорогам, может, шёл, а, может, ехал Саша. А спустя годы едет она. Догоняет и никак не догонит.

Через два дня была Москва. На вокзале их встретила Мария Викторовна, просто Маша, как она тут же назвалась. После секундной паузы обняла Евгению Васильевну, заглянула в глаза.

– Хорошо, что мы встретились, – сказала она. – И хорошо, что дядя нашёлся. Лучше знать, где его могила, чем не знать вообще ничего.

Нельзя было не согласиться.

Дальнейший путь проделали на машине. Машин муж, грузный одышливый мужчина лет шестидесяти пяти, вел её аккуратно, выбирая дорогу поровнее. А Евгению Васильевну всё больше охватывало нетерпение. То знакомое, но давно забытое, с которым она ждала каждого Сашиного письма, с которым жила первые два года войны. Вот-вот, ну вот-вот же. Напишет, позвонит, приедет. Войдёт в дом, обнимет и всё, больше ничего не будет важно. Она вглядывалась в серое небо за окном и ждала, вот-вот, ещё пара десятков километров, и они наконец встретятся. И не станет войны, смерти, прожитых лет и пролитых слёз. Ничего не станет. И всё будет хорошо.

Большая гранитная плита появилась внезапно. Машина свернула с главной дороги, съехала вниз и мягко затормозила.