– Приехали, – сказала Маша. Её голос звучал неуверенно и как-то испуганно, как у маленькой девочки. Она, словно ожидая разрешения, покосилась на Евгению Васильевну. А та сидела и молча смотрела на серый камень плиты. И не было никаких сил шевельнуться. Сердце вновь привычно зашлось леденящей болью, застучало, заколотилось, грозясь выпрыгнуть наружу. Ноги не желали слушаться. Но неизвестная сила, словно магнитом тянула вперёд, туда, к большой братской могиле. Глаза, давно потерявшие зоркость, вдруг стали лучше молодых, взгляд приобрел остроту. И увидел надпись на плите. Пятая сверху строчка. Ровные буквы. Почти такие же, какими он писал письма домой. Никодимов Александр Николаевич, 1924 – 1943. Спина выпрямилась сама собой, Евгения Васильевна выдохнула замёрзший в лёгких воздух. Снова вдохнула, взялась за ручку. Вышла из машины, медленно, неслышно ступая по холодной мокрой опавшей листве, подошла к могиле. Медленно опустилась на колени, положила сухие ладони на ледяной камень и тихо сказала:
– Здравствуй. Вот я и пришла.
За её спиной негромко и надрывно, в тон свисту ветра в ветвях, плакала Маша.
Свинцовые тучи ползли по горизонту. Время утекало сквозь пальцы. Сколько они там стояли – час, два, день? После целой жизни уже не важно. Никто не сказал больше ни слова. И только, когда стало медленно темнеть, Маша, стоявшая и глядевшая с каким-то непонятным выражением на памятник, заговорила.
Евгения Васильевна понимала, та сейчас просто не знает, что именно должна испытывать. Там, под слоем земли вроде и не чужой человек, родной дядька, да вот только не видела она его ни разу, знала со слов отца, никогда не заглядывала в глаза. Имя, память, гордость и преклонение. А для Евгении сейчас не было этих двух метров вниз. Было родное лицо, любимые глаза, живой Саша. Перед внутренним взором вспыхнула картинка. Вокзал, толчея плачущих, смеющихся, кричащих людей. Запах топлива и пота. Поезд, уходящий на фронт. И он, её жених, топчущийся в толпе таких же, молодых, бравадно-радостных и немножко растерянных новобранцев. Он серьёзно хмурит брови, слушая пожилого сержанта, что-то упорно втолковывающего молодняку. Кивает, как все, неловко одёргивает новенькую шинель. В голубых глазах страх. Вот возьмут сейчас, в последний момент и раскроют обман, узнают, что приписал он себе лишний год. И отправят с позором домой, к матери. Он не замечает, что такая же глубоко запрятанная паника проступает и на лицах его товарищей. Не он один такой. Не первый и не последний за предстоящие военные годы.
Женя стоит там, куда отогнали всех провожающих. Плакать нет сил, так тяжело на душе. Да и нельзя. Нельзя, чтобы Саша видел сейчас её слёзы. Потом, дома, в подушку, закусив ладонь, и бесконечно повторяя себе – всё будет хорошо, всё будет хорошо. Но только не сейчас. Она держит за руку мать Саши, которая рыдает, не скрываясь. Ничего, ей можно, она мать. Пусть плачет за двоих. А она, Женя, будет сильной. Это сейчас самое нужное.
Саша вдруг дёргает отвлёкшегося на что-то сержанта за рукав и быстро начинает говорить. На его лице почти умоляющее выражение. Пожилой дядька кидает взгляд в сторону провожающих, вздыхает и неохотно кивает. И Саша срывается с места. Бежит, расталкивая людей, перепрыгивая через чемоданы. Всем всё равно, на него даже не смотрят. У всех тут своё горе.
Он добегает до Жени и останавливается, тяжело дыша. Взгляд шальной, отчаянный. Резко, сильно обнимает мать, целует в щёку. Потом поворачивается к Жене и хватает её за руку. В этом жесте нет нежности, нет любви. Он словно душой, обнажённой, дрожащей, ранимой, обнимает её ладонь. Взгляд глаза в глаза, требовательный и какой-то беззащитный.
– Дождёшься? – спрашивает он на выдохе. Не в силах справиться с голосом, Женя просто кивает. Саша наклоняется и целует и её в щёку. Неловко, впервые. В первый и последний раз. А спустя мгновение отпускает её холодные пальцы и бежит обратно, туда, где уже недовольно притопывает кирзовым сапогом старый сержант.
– Евгения Васильевна, – вырывает её из воспоминаний голос Маши. Та зябко кутается в шаль поверх плаща. Осенний ветер неласков.
– Евгения Васильевна, – повторяет она задумчиво. – Я всё спросить хотела. А как же вас нашли? Ведь вы должны были фамилию поменять, на мужа, например.
Евгения поправила воротник старого пальто и грустно улыбнулась.
– А я не была замужем, милая.
В ответ на недоумённый взгляд Маши пожала плечами и пояснила, как маленькой:
– Я ведь обещала дождаться Сашеньку. Вот, ждала, каждый день.
Читать дальше