Илья Тель - Панацея. Роман

Такого рода интеллектуальные броски помогли Матушкину в работе над диссертацией. Исследование по теме «Суицид как жизненная потребность: психологические аспекты» молодой ученый блестяще защитил подшофе. В этой во многом пионерной работе Матушкин «препарировал» танатос – феномен влечения к смерти, или инстинкт смерти, выдвинул и обосновал концепцию склонности человеческих сообществ к коллективному самоубийству, которая дремлет в чертогах коллективного бессознательного и ждет своего пробуждения, своего звездного часа…

Как правило, Матушкин прозревал, совершая образные броски мысли или дорогие его слуху епиболы по утрам, лежа в постели, обретая себя, общаясь с космосом…

Приехав на дачу после аварии, «полюбовавшись» на художество Антона, Матушкин собрался было войти в дом, но будто очнулся, остановился и вопросительно посмотрел ввысь, в небо… К своему изумлению, Матушкин обнаружил разительную перемену: ересь февральской непогоды в виде убийственного ненастья кончилась, уступив место полному безветрию и легкому морозу. Как странно, подумал Матушкин. До сих пор он не замечал этой полной перемены: словно новое случилось тотчас, словно переродилась не погода в отдельно взятой точке земного шара, но весь мир…

Бездонное безоблачное небо пришло в движение, приближаясь к своему созерцателю. «Небо луневое, звезд понатыкано…», вспомнились Матушкину слова задушевного собутыльника, покоившегося на старом деревенском кладбище… Или… не покоившегося… Матушкин оторопел, пошатнулся, будто отлучился из собственной жизни… Ему показалось, что память куда-то провалилась, а потом, как гулящая жена, вернулась – обновленная… Он помотал головой, фыркнул, дабы привести себя в чувство. Снова поднял глаза. На несколько мгновений завороженному Матушкину почудилось, что звезды слетелись и вылепили новое созвездие, повторив digitus impudicus – «бесстыдный палец» на багажнике его автомобиля…

Утром Матушкин прочитал, что молодой человек и девушка в тяжелейшем состоянии доставлены в один из медицинских центров столицы. На Киевке пациентов перехватил вертолет. Врачи борются за их жизни. Шансы на спасение оцениваются как минимальные. По информации медиков, молодой человек, находившийся за рулем, был трезв.

Трезв. Был трезв, проговорил про себя Матушкин. Машина шла уверенно. Да, скорость была очень высокой, не иначе под сто восемьдесят. Но шла уверенно. Она вылетела на встречную как-то странно, как-то осмысленно, намеренно, по собственной воле … Глупости, подумал Матушкин. Чушь! Может, что-то вышло из строя. Хотя вряд ли. Машина – серьезная, с иголочки. Может, парень заговорился, или просто устал и потерял концентрацию. Время было позднее. Может, что-то на дороге… Случиться могло все что угодно. Погода была «нелетная», дорога опасной…

Сколько лет прошло? Около двадцати. В четверг двенадцатого сентября Матушкин направлялся привычным маршрутом на дачу. Проезжая место старой аварии, он снова вспомнил двух молодых людей. Давнее происшествие привычно не отпускало.

Такое навязчивое «преследование» казалось странным. В самом деле, обочины российских дорог усеяны надгробиями, установленными скорбящими родственниками и друзьями жертв. И ведь та драма была не единственной, виденной Матушкиным своими глазами.

Первого января ему исполнилось пятьдесят восемь. Он соприкасался со многими страданиями и смертями. Не массовыми, то есть «отвлеченными» и «статистическими» – каковыми страдания и смерти подчас воспринимаются на войне искалеченной психикой, – но индивидуальными, единичными, а значит, какими-то абсолютными и, потому, особенно жестокими. Жестокими не в отношении всего рода людского, но в отношении конкретных его представителей. Наверное, эти люди тоже были рождены для счастья, но им его не досталось, не хватило.

По работе Матушкин общался с умалишенными. Сталкивался с жуткими последствиями членовредительства, «сдобренного» нечувствительностью к боли. Изучал маньяков и садистов, изолированных от общества. Находил повесившихся, вскрывших вены, перерезавших горло… Но именно та авария, та смерть будоражила и преследовала его. Смерть, ставшая постоянным спутником, напоминавшая ему невольное свидетельство. Смерть, в которой не было его вины – если только фаллический символ на багажнике автомобиля не отвлек или не свел с ума водителя дорогой иномарки… Матушкин ощущал какую-то непонятную связь с тем далеким событием…