Екатерина Рогачёва - Город

Я слизнула капли с губы и оглянулась. Под аркой ближайшей ко мне уличной беседки пряталась от дождя молодая мама с дочкой лет двух. Дитё внимательно разглядывало меня сейчас, насупив бровки. Я подмигнула ей и улыбнулась. Девчушка подумала секунду и возбужденно затараторила что-то на своем детском языке, состоявшем, в основном, из звуков а, и, уа, ма, я-я и им подобных. Молодая женщина вздрогнула, глянула в мою сторону, куда таращилась малышка, недоуменно улыбнулась и пожала плечами. Я рассмеялась, помахала девочке рукой и зашагала по вспыхивающей фонтанчиками воды мостовой. Мне было невероятно хорошо.

Я проснулась с улыбкой. Несколько секунд перед открытыми уже глазами дрожала яркая картинка, борясь с темнотой. Залитая весёлыми брызгами, лучами солнца и мокрым остро пахнущим воздухом улочка. каменные потемневшие плитки мостовой. Смешные люди, ёжащиеся от прохладных капель и беззлобно ругающие погоду. Взлетающие с тонких башенок, трогающих небо, птицы. Я понимала, что уже никогда не смогу без всего этого. Я как стакан водой наполнена пьяным чувством этого странного места, я, как наркоманка без дозы, не могу без его свободы и ритма жизни. И мне тяжелее потерять его, нереальное, чем настоящую жизнь. Если у меня не станет Города, я закончусь. Я не перенесу этого.

Эта мысль, уже не раз приходившая ко мне, как обычно слегка испугала. Страшно осознавать свою сильную зависимость от того, чего нет и не будет никогда. Потом я коснулась волос пальцами. Мне показалось, что они влажные и пахнут дождём. Я опять улыбнулась. А какая, по сути, разница? Может быть, вокруг вообще нет и не будет ничего, и любая привязанность страшна и опасна. Поздно бояться. Да и все равно ничего не изменить.

Так прошло две недели. Привычная колея. Однажды с утра, когда я вышла к завтраку, папа положил мне руку на плечо и задумчиво сказал:

– Надо же, как ты выросла. А я, как обычно, всё пропустил. А помнишь, когда ты была совсем маленькая, ты приносила к завтраку свою куклу? Страшненькую такую.

– Папа, – я рассмеялась, наощупь двигая табуретку. – Ты чего вспомнил? Это же было сто лет назад. И не была моя Ляля страшной.

– Была, была, – немедленно встрял Славка. – Я её даже боялся.

– Да ты вообще трусишкой рос, тебе было всё равно, чего бояться, – отмахнулась я.

– Ты ещё поила её только из своей кружки, – продолжил отец. – Такой керамической, с мультяшными собачками.

– Которую я потом случайно разбил, – мрачно буркнул что-то жующий Сергей.

– Ты? – Возмутилась я. – Вон оно когда открывается! А я так плакала!

Он фыркнул, встал, и в ладони мне неожиданно лёг тяжелый предмет с ручкой. Чашка.

– Вот, решил исправиться. Такая же самая. Вместо разбитой.

– Спасибо, – пробормотала я, не зная, плакать или смеяться.

Все эти ночи, бывая в Городе, я ни разу не приближалась к реке. Просто было страшно. И этот страх маленькой капелькой яда отравлял душу. Погружаясь в сон, как в воды тихой реки, я загоняла вглубь неприятное ощущение, делала вид, что его нет. Но долго тянуть так было невозможно. Я решилась.

Следующей ночью я шагала по улицам города с четкой целью. Это было странно – идти, не повинуясь мимолетному порыву и пряному аромату ветра, а знать, куда ты двигаешься. И для меня, и для Города это было в новинку. Парк, тенистые аллеи, цветы по обочинам дорожек в живописном беспорядке. Небольшой стадиончик, где играют дети. Я присела на скамейку для зрителей и поманила рукой парнишку лет десяти, скучавшего, пока его друзья гоняли мячик. Причина была очевидна – нога мальчишки была аккуратно забинтована в колене. Он улыбнулся в ответ на мой жест и медленно подковылял.

– Привет, – сказала я. – Что с ногой?

– Привет, сказал мальчик, глядя мне в глаза. – Упал вчера. Мама забинтовала, теперь вот играть не могу.

– Ничего, – утешила я. – Пройдёт. А ты здесь живешь?

– Вон там, – он махнул рукой куда-то мне за спину. – У нас окна прямо на парк выходят.

– Ясно. – я помолчала, а потом решилась. – А ты можешь мне помочь?

Он кивнул и я продолжила.

– Тут у вас недавно река разлилась. Правда? Расскажи мне, пожалуйста.

Лицо мальчика погрустнело.

– Да, – вздохнул он. – Там много кого погибло. Ночью ка-а-ак вырастет волна, ка-а-ак зальёт берег.

Сердце моё сжалось. Значит, правда. Не было это посторонним сном, кошмаром. Всё это было.

Глядя на моё, наверное, сильно изменившееся лицо, мальчик вдруг положил свою тёплую ладошку поверх моей, вцепившейся в край скамьи.