Михаил Дорошенко - Сны о России

– Я – апсара! Этим все сказано.

– Что сказано? Кем сказано?

– Я воплощенное ваше желание. Пользуйтесь!

– Кем воплощенное?

– Откуда мне знать. Я всего лишь апсара. Не вы ли желали по утрам эдакую стервочку в одних только чулках, да чтобы на столе шампанское пенилось в бокале. Вот она я – перед вами, а шампанское там – на столе.

– Да, я бы выпил глоточек шампанского, а вот с вами, мадмуазель, как-то боязно общаться. Ведь вас вроде нету, не так ли?

– Почему ж меня нету? Еще как есть! Вот она я, поглядите. Да вы прикоснитесь, не бойтесь. Я на ощупь живая, вполне.

– Но вы все же из ничего не состоите, как будто?

– Да, из одних только ваших желаний.

– А ежели вас надрезать да посмотреть, что внутри, а?

– Вы, я вижу, не джентльмен, а исследователь какой-то. Неужели вы даму разрезать собираетесь? Фи!

– Как-то развязновато вы себя ведете – в чужой постели. У вас на том свете все такие нахальные?

– Мы с вами на этом свете, а как там ведут себя, не знаю. Я вашего желанья воплощенье, а не того света, как вы изволили выразиться.

– А как насчет платы? Подарочков всяческих там?

– Помилуйте, вы что меня, за проститутку принимаете? Я еще девственница, милейший!

– Очень похоже, сударыня. Одеянье на вас весьма скромное, однако, со вкусом.

– По вашему вкусу воплощалась.

– Надолго воплотились?

– Как пожелаете. Да вы не спровадить меня собрались?

– Помилуйте, сударыня!

– Не отпирайтесь, я ваших желаний воплощенье. Все знаю, обо всем догадываюсь, все исполняю. Исчезаю. Оп-ля!

– Куда же вы, мадмуазель? Исчезла, проклятая. Фу-ух! Шампанское с собой прихватила, прохвостка. Пожалуй, надобно квартиру освятить, а, впрочем, повременю. Ежели завтра появится, я философский диспут с ней заведу. Поговорю о Гельвеции… да, о Гельвеции, скажем.

– Такого не бывает, – говорит подвыпивший господин в пальто с меховым воротником, – такого не бывает, а если и бывает, то все равно не бывает.

Неожиданно распахивается резная дверь за его спиной, и чья-то рука затаскивает его за ворот в подъезд. Раздаются удары, крики, и господин, уже без пальто, вылетает на улицу с порванным сюртуком и шляпой, надвинутой на шею.

– А вот такое, – указывает он на дверь, – а вот такое бывает.

– Куда прикажете отвезти, ваше благородие?

– К твоему родителю – медведю.

– Родитель мой похож был на медведя, да! Служил ямщиком, а родительницей оказалась проезжая княгиня из Гольштинии. Промеж ними случился роман по пути. Княгинюшка выкупила отца из крепости и увезла с собою в Германию, а меня позабыла – в поспешестве.

– Врешь ты, братец, все! С такой-то рожей тебе купчишек, разве что, останавливать в лесу, а не порядочных людей развозить по ресторациям, куда мы и направляемся в сей момент.

– Бывало и такое. Я не единожды являлся на наш свет. Обезьяном, к примеру, бывал – рангутаном.

– Так ты наш свет уже своим считаешь, обезьяна?

– Я говорящей был обезьяной. В свое время Аристотелем был и даже Платоном, а нынче малость поглупел, однако, есть еще порох в голове, остался. В бытность мою императором Нервой…

– Так ты, стало быть, всем успел поперебывать, прежде того как дураком умудрился родиться?

– Русский народ, ваше благородие, до Адама и Евы уже существование вел от неизвестного ангела и… Лилит. Француженки, должно быть.

– На другой планете, разве что?

– Да, планида у нас другая. У всяческого народа одна видимость, а у нашенского народа планида на спине, аки котомка, и оный народ, наподобие Атланта единого, идет – незнамо куда.

– Да как же он, ваш Атлант, не слезая с печи, идти еще куда-то умудряется?

– Метахвизика тут, ваше благородие, сугубая.

– Ты, братец, нынче крепостной или вольный? Кто твой хозяин?

– Беглый я, ваше благородие. Стало быть, не вольный, а свободный.

– Кто ж тебя премудростям твоим выучил?

– Самоучка я, самородок, можно сказать. Проезжий немец за меня восемь пудов отдавал серебра – за то, чтобы я в академии ихней про себя рассказал. Вы, говорит, Уникаль! Наш барин его и спрашивает, что, мол, он думает о русском помещике, ежели даже ничтожество вроде меня – Идеаль? Немец возьми и скажи: помещик, мол, ваш ленив и неотесан. Ну тут я, как был – так меня и не стало. Прыгнул в оконце и деру дал в лес – купчишек останавливать, а оттедова вскорости в Петельбург. Теперь вот с кафедры своей извозчичьей выступаю – проповедую «будизм». Народ пробуждаю от спячки.