Максим Городничев: Город на крови

Улица пуста – ни транспорта, ни загулявшихся подростков: ведьмачий тракт, не пользующийся популярностью у торговцев. Проплывающий слева мрачный Голосовский дом в лунном свете кажется еще мрачнее, напоминая заброшенный Нотр-Дам. Неприбранный после стройки шлакоблок, как нижняя челюсть голема, выступает вперед.

Семеныч втянул лысоватую голову в плечи – впереди темно, фонари не горят. Вдалеке блеснул свет фар, быстро разросся, цинично срывая с улицы покров таинственности, гул мотора в тишине промурлыкал восьмицилиндровый ноктюрн.

Надо смотреть под ноги, а не на консервные банки, одергивает себя полковник, но непросто отвести взгляд от креста, отраженного в лобовом стекле. Посмотри секунду не отрываясь, и сетчатка глаза сфотографирует вещь, сделает из нее полароид. Недобрый автомобиль. Катафалк. Семеныч торопливо спрятал глаза, убрал их в чехлы век, но снимок уже проявился и тени ожили: полкан представил себя человеком на том самом распятии, а спустя секунду фигуркой на капоте мчащегося автомобиля – Дух Экстаза над губой Роллс-Ройса. Мент подслеповато завертел головой, избавляясь от наваждения.

Трасса – пуповина цивилизации. В Москве всегда кто-то куда-то едет, дорога собирает жизнь вокруг себя, так магнит притягивает железную стружку. А здесь сломалось что-то, морг на колесах проехал, и тишина воцарилась. Мир струсил, затих. Очередное убийство, но что для тебя одна маленькая жизнь, Москва? Чего ты испугалась? Вот обвисшие трамвайные провода, как струны расстроенной гитары. Даже ветер скуксился, разорванный плакат на сетке водостока трупом притворился. Поганый район, злобой напоенный, чувствуется ясно, когда один сквозь ночь здесь идешь.

Полковник печально вздохнул. Почему его, шефа отдела, вызывают на место, как опера? Охренели они там, мало, что денег не платят, еще бегай по полю в свои пятьдесят, точно следак. Носом хотят потыкать, показать, Солянка кровью обливается. Так Хитровка всегда в крови купалась, еще с царских времен. Убивали при царе, теперь убивают под носом у чекистов, а нам ловить. А почему нам-то? Пусть сами ловят, бляха.

Место убийства стерегли двое сержантов, перегородивших Солянку, напротив дома №7. Разбили пикет прямо на дороге перед Домом с атлантами. Красно-синий свет окрашивал выхлопные газы, бликовал на черной поверхности асфальта. Семеныч увидел лица патрульных, пацаны совсем, с совиными глазами, в унисон с асфальтом сверкающими то красным, то синим. Насмотрятся, блин, кошмары загрызут.

В десятке шагов от сержантов лежало тело, распростертое у бордюра – из-под пленки торчали только ноги, одна – согнутая, вторая – прямая, без ботинка, с задравшейся выше щиколотки брючиной.

Подойдя, Семеныч обмахнул сержантов удостоверением:

– Отдел по раскрытию убийств…

Сейчас отдел состоял из него одного, Марат должен подъехать с минуты на минуту.

Постовые козырнули, закурили, поблескивая мокрыми от дождя кокардами, с интересом смотрели на полкана. Тот, не найдя куда руки пристроить, тоже закурил. Дым повалил густо, смешиваясь с паром. Ну точно, паровоз, бля. Пропыхтел легкие, скоро спишут. Солидолом смажут, в ангар отгонят, и свинцом накроют.

Семеныч в очередной раз испытал приступ любви к родному «сапожищу». Он в два затяга сжег табак, отшвырнул бумажный мундштук. Интересно, с этим трупом какая беда случилась. Если яремную вену вскрыли и сцедили кровь, наш клиент. Но заглядывать не хотелось, Марат приедет, и пусть смотрит. Наш-не наш, лотерея.

Около трупа лежал замусоленный полиэтиленовый пакет. Полкан приподнял краешек, аккуратно заглянул: селедка, завернутая в промасленный газетный лист. Воняла.

– Тьфу, сейчас вырвет.

Сержанты посмотрели в его сторону.

– Товарищ полковник, может, прибрать труп, а то дождь уже как лед сечет.

И правда подморозило. Неощутимо сначала, но все сильнее – с каждой минутой. Кусало щеки и подбородок, трещало жестенеющим воротником.

Зябкая ночь. А бывают теплые в ноябре? Вряд ли. Семеныч уже забыл, как это – изнывать от жары. Сейчас он знал одну элементарную вещь: тепло надо беречь. И плевать, что оно пахнет бушлатным потом. Заболеть недолго.

Полкан, выдыхая клубы пара, посмотрел на труп. Лежит, а Марат идет, только далеко где-то, не видно его.

– Ладно, грузите, и на вскрытие, в центральную. Я позже подъеду.

Семеныч хотел было откинуть пленку и посмотреть на шею человека, но не решился. Патрульные приступили к исполнению, вопросов не задавали, понимая, что для откровения им звезд не хватит.