Виктор Буйко - Комбик

Сначала отбить чечетку по боковой поверхности стакана снизу вверх ногтями правой руки (что символизировало «чтобы количество погружений»), а потом сильно щелкнуть большим пальцем по дну стакана (что символизировало «равнялось количеству всплытий»). Этим как бы ставилась логическая точка во всем ритуале. Козлов, несмотря на свой высокий пост и звание, демократично повторил все точь-в-точь. Ритуал подошел к концу, оставалось лишь быстро, не позерствуя, выпить, затем не торопясь выдохнуть и выйти из каюты в полном молчании. И Боже вас упаси в этот момент крякнуть, понюхать рукав или сказать «спасибо»… Больше вас не пригласят никогда. Это неприлично!

В этот раз всем своим видом Николай Матвеевич показывал, что ритуал ритуалом, но, мол, у него есть еще что сказать… И действительно, после традиционных завершающих па он не открыл, как всегда, дверь своей каюты, а полез в рундук – подобие платяного шкафа под койкой, откуда достал и протянул мне большущую двухлитровую прямоугольную «шильницу» из нержавеющей стали с большой завинчивающейся крышкой. Она была тяжелой и побулькивала… Поймав мой изумленно-вопросительный взгляд, старпом, почти смущаясь, чего за ним раньше никогда не водилось, скромно сказал:

– Витя, вы за машиной едете! Вам пригодится…

Весь ужин я прижимал к себе чудо-флягу с двумя литрами спирта-ректификата, поглаживал ее и все боялся поверить неожиданно свалившемуся подарку, которому было суждено сыграть особую роль в дальнейших событиях…

А уже через несколько часов я вышел на пирс, где пришвартовалась «Мария Ермолова», чтобы увезти меня за автомобилем из «резерва» 11-й флотилии подводных лодок в неведомый Военторг.

Тот, кто никогда не ступал ногой на трап белоснежного круизного лайнера с прогнившего и покосившегося причала оторванной от Большой Земли военно-морской базы, не в состоянии понять чувств обычного подводника. Наверное, они сродни ощущениям альпиниста, которого снимают с Джомолунгмы на вертолете, космонавта, пересаживающегося из капсулы в кабриолет, или шахтера, поднявшегося из забоя в ресторан «Седьмое небо» на Останкинской телевышке. Ночь и день, белое и черное, вода и пламя! Всего несколько ступеней и…

Другая жизнь ударяла по широко раскрытым глазам, врывалась в уши доброжелательными тихими приветствиями стюардесс в соблазнительно топорщившихся на всех местах униформах, щекотала нос доносившимися отовсюду запахами вчерашних пирушек… Трудно сказать, в какое состояние при этом впадал рядовой военмор. Восхищенного восторга или ощущения приближающегося приятного приключения, отчаянной тоски по прошедшим в море годам или яркой вспышки в мозгу

«Ну и повезло же мне с местом службы!»

К категории пессимистов меня угораздило примкнуть всего пару раз из нескольких десятков круизов Мурманск-Гремиха или обратно. Во всех остальных случаях стойкий оптимизм, если даже не эйфория, охватывали меня на все время пребывания на борту этого замечательного лайнера. Как и все блестящее, он был построен капиталистами, видимо, для капиталистов же, но, по иронии судьбы, эксплуатацию проходил за Полярным кругом на радость советским подводникам и членам их семей.

Любимая маленькая, но зато одиночная каюта радостно приютилась в лабиринте коридоров на средней палубе.

Каждый знал, что имело полный смысл всегда и при самой малейшей возможности, брать именно одиночную «камеру», как в шутку называли эту каюту. Но некоторых губила бережливость или попутчики… Ни того, ни другого у меня, к счастью, не было. Да и разница ее стоимости с «двушкой» была не столь значительной, а преимуществ, для холостого офицера, – уйма! Главным из них, конечно, было то, что повстречай он на теплоходе свою нежданную любовь или, скажем, судьбу, то там можно было неторопливо и уютно поговорить с ней о флоре и фауне Кольского полуострова, не спрашивая ни у кого на это согласия и не обременяя соседа эмоциональной беседой.

Любимым занятием, сразу же, как только я переступал порог каюты, у меня было принятие душа. Даже неудобно вспоминать, как тяжело давалась нам эта процедура в Гремихе, причем и в береговых, и в корабельных условиях… На плавбазе это решалось либо за «шило», в обмен на которое местные механики запускали в контур горячую воду и открывали под большим секретом на полчаса «святая святых» – корабельную душевую. Будто кровь свою собственную качали туда! Они ревностно следили за стрелками часов. Иногда приходилось на рейсовом автобусе ехать из Островной в Гремиху, где была поселковая баня. Правда, нужно было еще вписаться в неженский день и не в дни помывки экипажей, что было непросто…