Виктор Буйко - Комбик

На этот раз судьба улыбнулась мне. Был явный не сезон, отпускники и их семьи уже вернулись и еще не ломились на летние каникулы, а сменные экипажи не спешили на переподготовку, оставаясь на базе. Через пару часов номер в очереди материализовался в отпечатанный бланк билета Мурманского пароходства с номером каюты и места на вожделенном теплоходе «Мария Ермолова». С этим билетиком я, как Буратино в цирк, и с улыбкой на ширину приклада явился обратно на плавбазу.

Вещей у меня никогда вообще не было по традиции, поскольку на Большую Землю я принципиально не брал с собой ничего: так легче передвигаться и толкаться по вечным билетным очередям, бежать за отходящим экспрессом или на заканчивающуюся посадку, схватив шальной билет… Однажды, приехав в отпуск домой после долгого отсутствия с одним только журналом «Огонек» в руке, я был искренне удивлен вопросом: «А где же твои вещи?» На что ответил совершенно искренне: «Какие?» Чем вызвал дружный смех и восхищенные улыбки.

До отправления теплохода было много времени, и я с удовольствием занялся необходимыми делами: постирал в раковине каюты остающуюся на базе рубашку и носки, любовно развесил их на пластмассовых плечиках и осторожно пристроил на крючочке в стене каюты, заранее подстелив пару газет «Красная Звезда». Эту газету нас заставляли выписывать в обязательном порядке, а она, если честно, только и годилась на защиту пола каюты от стекающей воды с рубашки и носков. А все потому, что, во-первых, приходила она в Гремиху сразу пачкой за всю предыдущую неделю, и, вовторых, читать ее было совершенно невозможно, ввиду скудности сюжетов и сомнительности персонажей статей. Одна была польза – кроме пачки никчемных газет обычно корабельный почтальон протягивал пару писем от милых сердцу людей, и я готов был расцеловать его, так скучал по ним и так ждал этих весточек…

Приближался ужин, и я пошел взглянуть, не накрыта ли пораньше вестовыми кают-компания, чтобы сэкономить десяток минут на теплоход. Уже подходя к кают-компании, я заметил, что дверь в каюту старпома Козлова приоткрыта…

Николай Матвеевич Козлов был яркой флотской фигурой. Невысокий, даже скорее маленького росточка, лысый, со смешно торчащим впереди лба жиденьким белесым чубчиком редких волос, стройный, если не сказать худой, он удивительно походил на великого русского полководца генералиссимуса Суворова, только в мундире капитана 2-го ранга. Это, в общем, не мешало ему сохранять манеры и этикет славных, давно ушедших времен. Например, он никогда не обращался ни к кому и ни в какой ситуации на «ты», даже в, казалось бы, провоцирующих и побуждающих к фамильярности случаях.

Однажды он оказался в РБН (так по традиции сокращенно называли в Северодвинске военно-морской ресторан «Белые ночи») за одним столиком с выдвиженцем – старпомом подлодки новейшего поколения, каптри, намного, года на четыре, младше его. Выпив серьезно и поспорив с ним о чем-то, Николай Матвеевич вдруг встал во весь свой «исполинский» рост и немножко патетически, явно не по ситуации, выставив вперед могучую грудь и правую ногу, заложив ладонь за пуговицы кителя и заставив замолчать игравший ансамбль, подняв подбородок почти к потолку, на весь ресторан отчетливо и громко сказал державно-гневное: «Идите вы на …!«После чего резко отставил стул и порывисто покинул зал под аплодисменты соседнего столика, где ужинал по субботней традиции младший комсостав нашей подлодки.

Кроме того, Козлова отличала делавшая его сходство с легендарным предком еще заметнее манера ходить по верхней ракетной палубе, перед или же после подъема флага, размеренным широким шагом. Внезапно останавливаясь у совершенно обычного, прямо скажем, простого матроса, он вдруг переходил с ним на абсолютно понятный только им обоим, генералиссимусу и рядовому, язык и подтекст простолюдинов: «Матрос Примак, ну что вы лыбитесь на меня, как манда на электробритву!?» – опять-таки с задранным подбородком и немного склоненной набок головой, как бы заранее прислушиваясь к возможному, а вообще-то совершенно бессмысленному ответу. При этом недопустимым было в строю выражать в ответ хоть какие-то эмоции, улыбаться, вопрошать или комментировать, поскольку разговор был серьезным и не просто так…

Меня Николай Матвеевич, по каким-то неизвестным для меня причинам, выделил в особую категорию людей, с которыми он на язык и подтекст обычных простолюдинов не переходил вообще и никогда! Обращаясь ко мне на «вы», он называл меня ласкательно-уменьшительно «Витя» и самое главное – включил меня в особую группу людей, с которыми он совершал ежедневное доверительное таинство военно-морского причащения перед ужином.