Есть такое слово странное – «бытие» – выронишь однажды из рук обыкновенное зеркало и не слышно звона осколков, ничто острое не падает на ноги, и всю жизнь оно летит, а ты бесконечно ждешь и прислушиваешься…
Особенно тяжело ждать в вытянутой кофте Марка и глядеть на часы Луки, идущие назад.
Так хочется кого-то позвать, но тут только я один, нет даже Петра и абсолютно тихо. А за спиной, как и раньше, – железные нары, стеллаж, табуретка. Вообще-то к стабильности принято стремиться всю жизнь, а я и сам не понял, как достиг.
В последнее время мне требуется помощь. Но люди за окнами всегда слишком заняты, – они ставят капканы, фотографируют голых шлюх, зажигают и тушат пожары, защищают родину, поднимая друг друга на вилы. Я не хочу в этом участвовать. И остаюсь ненужным, невидимым, заключенным.
Я иду по длинному тюремному коридору мимо стальных решеток, выхожу на улицу и смотрю на женщин. Внешняя привлекательность есть у многих, но такой как у Марии нет ни у кого. А даже если у кого-то и есть – они давно уже все в несчастном браке. Я так решил – я не разрушаю муравейники и ласточкины гнезда. Не потому, что верю в карму, в которую я не верю. И не потому, что хочу быть хорошим. Я не хочу быть никем. Просто для меня дико ломать жизнь человека, даже если этот человек – животное. И не потому, что мне жалко их. Мне их не жалко! Я просто так решил и все.
У биржевых спекулянтов, которые отслеживают графики заблуждений, есть фигура, – называется
неудавшийся размах
С некоторых пор это могло бы стать моим именем и фамилией.
Пётр сегодня вышел погулять вместе со мной. На улице вновь зима, и на крестах лежат тяжелые снеговые шапки. Ограды полностью занесены. Только в одном месте, где растут несколько деревьев, ограды не занесло.
Я забыл взять с собой вино. Горячее вино, которое я так люблю пить.
Недавно надзиратели подселили ко мне кота. Я никак не могу понять, зачем они это сделали. Придумать для него имя у меня пока не выходит. Иногда кот гуляет со мной, а когда Валентина начинает ломиться в дверь, он соскакивает со своего места и прячется под нары. Бывает, что он доходит со мной до самого пруда, и потом мы вместе возвращаемся обратно.
Но сегодня он не пошел, думаю, его спугнул Пётр. Он следует сзади в своей шинели. На его маленьком лице покраснел кончик острого носа и на щеках тоже появились красные точки.
– Неужели это правильно, бросать человека, Пётр? Неужели можно раскурочить чужую жизнь и ничего тебе за это не будет?
Звонарь шагает через идеально ровные промежутки времени, как будто за спиной работает метроном.
– Ебаная сука, – хочется мне заорать.
Я орал это уже тысячу раз. Но все равно – ебаная блядь сука!!!
Пётр шмыгает своим красным носом, как будто плачет. Нет, это, видимо, мороз, и одиночество стало снегом. Снег налип на памятники. Пётр говорит, что сегодня они с дочкой лепили снеговика. Она старается делать все, чтобы дочка со мной не общалась.
– Что я тебе сделал, тварь?!
Пётр догоняет, и я ощущаю спазм в левом плече. Господи, Пётр и Павел, как много этого ебаного снега, как он меня уже достал. Мне хочется застрелиться от этого снега.
Знаешь, когда только эта пизда собиралась от меня уходить, она сидела на нашей кровати и рассказывала, что встречается с другим мужиком, он ее целует и зовет переехать. Ей это было, Пётр, смешно, представляешь?
– Я не вызывал блядь, – заорал я на нее – уебывай с моей кровати. Она не сразу поняла, что я серьезно, я отпихнул ее ногой, – я не вызывал блядь!!!
Пётр, я больше не могу терпеть этот снег. Ты думаешь, он когда-нибудь растает?
Почему, все то никому ненужное, что я произвожу, дается мне такой ценой?
Мне хочется душить ее. Просто душить.
Ты знаешь, Пётр, на самом деле я ведь плохой отец.
Может, даже вся та ерунда, про которую я писал в Лекарстве для Маши, случилась из-за этого, потому, что я не годен, не предназначен, мне это тяжело… Помнишь, я дарил тебе такую желтую книжку?
На узкой полоске его усов светятся несколько снежинок.
Интересно, почему снег на этом кладбище никто не чистит… Как ты думаешь, Пётр, мы могли бы спуститься к пруду? Зимой тут совсем не ловят рыбу.
Очень часто мне хочется сбить его на машине или застрелить из оружия. Я практически каждый день об этом думаю. Мне хочется иметь пистолет. Я представляю его вес в руке. Мне нравится система револьвер и никакая другая. Я обязательно куплю себе такой.
Идея, что можно взять оружие и приставить его к виску, облегчает существование. В мечтах я застрелился уже пятьсот миллионов раз – я играю, заряжая сначала один патрон, когда ничего не выходит и с третьего раза, я начинаю злиться, закуриваю и добавляю еще патроны. Меня начинает тошнить, тупая боль возникает в грудной клетке. Но тише Пётр, тише, ты ведь не знаешь, что было до этого. – А я его убил!
Читать дальше