Илья Бондаренко - Порча

Далее я введу пожизненные уголовные сроки для тех, кто разрушает чужую семью или свою! Впервые в истории мира я объявляю человеческую жизнь – ценой, и разрушение ее извне будет караться пожизненной каторгой. Отбывание мы реализуем на лесоповале, осушении болот или строительстве подземных укреплений. Это оставим решать судьям.

Если быть до конца честным, последний пункт программы вписан позднее. Его вписал я. На тот случай, если Лука никогда не станет президентом, и я не смогу донести до мира свою единственную идею. А ее обязательно надо воплотить. И еще надо ввести в учебных заведениях предмет семейной психотерапии, пусть люди учатся общаться и строить нормальные человеческие отношения вместо того, чтоб годами писать непонятные цифробуквенные сочетания и смешивать поебень в пробирках.

– Религию, я запрещать не буду, – сказал Лука, – это ширма, которая прикрывает несправедливость. Если людям сказать, что мир на самом деле несправедлив и никакой причинно-следственной связи в нем нет, некоторые могут сильно расстроиться. А расстраиваться в моей стране – первый тяжкий грех. Ты ведь понимаешь, Илья, – он увидел, что я задумался и двинул ребром ладони мне в плечо, – даже если согласиться с местными звездочетами, признав, существование справедливости, то она существует только в их голове. Они мир готовы сломать в местах, где он не подходит под их теории. А ломать мир я никому не позволяю – это второй тяжкий грех. И если кто-то из них случайно со мной не согласится… Ну что ты так смотришь? – Ладно, черт с ними! Они все равно ничего не могут, пусть живут, как хотят! Иначе не только человека придется менять, но и планету. Потому, как сам понимаешь, то ураган снесет половину Африки, то цунами замкнет провода или там сифилис какой-нибудь – лишняя трата времени.

В последние месяцы

Валентина

мной очень недовольна. Сегодня она уже дважды приходила мыть полы, протирать решетки и причитать, что у меня нет совести. Вместо того, чтобы убираться самому, я жду пока пожилая женщина придет и сделает это за меня. О, Пётр и Павел, у меня совершенно нет сил ее отогнать. Все предыдущие попытки от нее избавиться сделали только хуже.

– Ну, вот смотри, другие заключенные убираются, постоянно моют, следят, чтобы постельное белье было свежим, почему же ты такая свинья? – Она смотрит в мое лицо, но видит ли? – Я никогда плохого людям не советовала. Доктора тебе надо позвать…

Я решил, что если она еще хоть раз ко мне заявится, я сбегу и никогда больше не вернусь.

Валентина действительно пришла вечером. Я снова заблокировал решетку, и снова она гремела и орала, чтобы я открыл. Я залез под одеяло и заткнул уши. Почему она так громко стучит в дверь, почему? Она же знает, что я ее вижу, зачем она так грохочет? Я ее боюсь, я, правда, боюсь. Пётр и Павел… меня осталось так мало…

Недавно я расколол зеркало. Оно тяжело выехало из моих рук и всем весом разорвалось об бетонный пол на сотню мелких «я». Они переливались под ногами и растерянно на меня глядели. Что ты наделал? Я смотрел вниз и думал, что если кто-то один за много-за много лет случайно научится любить, он неминуемо полезет на чердак приколачивать дверцу и провалится сквозь стропила. Или будет стоять напротив закрытого магазина, и смотреть, как машины летят по широкому городскому проспекту. И так он одинок в своей любви – машины летят, а он стоит и смотрит, как маленькая собачонка, некуда ему идти и некому сказать слово.

Как же много в мире заблуждений… Это, наверно, вообще самая живучая форма организмов. Они постоянно делятся и умножаются. Они бессмертны. Графики заблуждений похожи на биржевые графики. Миллионы прогнозистов по всему миру пытаются угадать, насколько сильно мы будем заблуждаться завтра.

Когда появился на свет Иисус, называемый Христом, прогнозисты даже не обратили на него внимания, они были убеждены, что не пройдет и сотни лет, как его котировки опустятся до нуля. Новые ценности укатают трендовую кривую, а может и само мессианство.

Так нет же – проходит тысяча лет, уже никто из биржевых спекулянтов не помнит, где стоял Константинополь, а Христа до сих пор покупают. Проходит еще тысяча, возникает интернет, рождаются совсем другие люди с новыми мыслями и интересами, они открывают браузер, а там – он, молодой и суровый.

Но проблема даже не в этом. Нам кажется, что заблуждения, хотя бы поверхностные, можно убить в нас без боли. Ничего подобного! Если в человеке и можно что-то убить без боли, так это любовь к ближнему.