Алексей Жак - Перевернутое небо

3.

После недельных скитаний в беспроглядном океане в поисках приюта хозяин смилостивился. Кэп выбил у начальства долгожданный заход в порт. Он не спал сутками и караулил удачу в радиорубке.

От одного этого становилось тепло и уютно на душе. Как будто они уже вернулись к себе домой. Туда, где тепло. Туда, где жены и детишки. Где не ослабевает их неугомонный веселый щебет-смех. Где пахнет приготовленным по-северному рецепту и заправленным специями украинским борщом, пеленками и крахмальными простынями, сохнущими во дворе на туго натянутых и звенящих от сосулек веревках. А на улицах источают из себя неспелые запахи трухлявые, подгнивающие, или скрипящие под ногами – зависит от сезона – доски деревянных тротуаров кому родного, а кому почти родного города русской глубинки – Архангельска.

Здесь, наконец-то, у них отберут трехмесячный улов трески. Да, они сами бесплатно выгрузили бы его на берег, говорили они себе! Только прикажи. Лишь пристать к реальной, а не зыбкой почве, с призрачными очертаниями в километровой толще соленой воды. К конкретно реальной, и которую можно потрогать, пощупать, насладиться. И избавиться, наконец, от навязчивого чувства своей никчемности, ненужности, от чувства, что тебя бросили, от пустоты внутри, а более всего – от чувства одиночества посреди раскинувшего свои воды свободного, независимого и равнодушно-спокойного океана, хозяина чужой жизни и чужих судеб.

4.

Звалась деревня, или небольшой городок на острове Ньюфаундленд, Харбор-Грейсом, что означало в переводе с английского бухта для молитв на только что открытой земле. Место для паломников. Земля с суровым арктическим климатом.

Дикарев в душе перекрестился, как делал всякий раз, почти всякий, в большинстве случаев, когда сталкивался с неприятностями. Сегодня он, едва ему предстала эта безучастная картина дикой природы незаселенного участка суши, понял, что пора возобновить привычку и начать перестраховываться. На всякий случай. Богу богово, а… Есть он или нет, а соломку подстелить не помешает.

Казалось, никому тут не было дела до посторонних, тем более пришельцев с других земель. Никто не стоял на этих скалах в ожидании чьего-либо прибытия, никто никого не встречал, никто никого не ждал – ни их, никого вообще. Да и жили ли на этой земле люди? Населяли ли её живые существа? Безлюдная пустынная каменная страна. Безразличная, апатичная к чужой нужде, кроме, может быть, собственной.

Нет, все же один человек – человекоподобный – появился («Показался? Показалось? Нет, не показалось, на самом деле») из серой постройки, напоминающей алюминиевые ангары для самолетов.

На пирсе старый человек в дождевом комбинезоне и болотных сапогах, неспешно приняв швартовы, без лишних слов и ненужных телодвижений накинул их на причальные палы и сразу же удалился в неизвестность. Он скрылся в ангаре, так и не обернувшись, не подав голоса, не махнув приветственно рукой, как сделал бы любой на его месте в подобной ситуации. Более живой и подвижный, более похожий на живое существо. Человек, а не очнувшаяся мумия, не этот динозавр в человечьем обличье.

Похоже, ему давно наскучил простой, незамысловатый ритуал приема рыбацких судов, и он выработал с годами собственную традицию встреч и проводов. Старость любит экономить то, в чем у неё нехватка. Может быть, его ждала там, в теплом помещении за железной дверью, початая бутылка виски или сварливая жена у плиты? Кто знает?

– Дикарев, – выкрикнул с мостика в рупор, направленный широким отверстием в сторону носа судна, высоченный, опухший ото сна или, может быть, водки, с внушительного размера животом мужчина средних лет. – Дикарев, где же ты?

– Я здесь, кэп, – отозвался с кормы Сергей, не поднимая головы.

– Ах, ты шустрый какой. Сразу же крепите сходню, – приказал кэп, оборачиваясь. – И не задерживайте с этим. Сразу же, как только со швартовыми закончите, тотчас принимайтесь за сходню. Понятно? Боцмана не ждите, без него справитесь. Я немедля иду к портовому руководству. Он со мной.

Сергей даже не посмотрел вверх на мостик, где хозяйничал Белоусов, капитан шхуны. Сергей лениво от него отмахнулся, как от докучливой мухи.

– Нашел себе приятеля, – проворчал он, обращаясь к помощнику – ровеснику, свесившемуся с планширя, чтобы привязать веревку к кранцу. – Куда тут идти, в такую погоду, кого и чего искать, если даже навстречу лоцмана не удосужились выслать. Как будто намекали: сами дойдете, не переломитесь, глубина в фарватере приличная, дай бог проскочите, на мель не сядете. Ну, а сядете… винить некого, кроме себя, а с нас спрос маленький. Незваный гость хуже татарина, вас здесь никто не ждал. Раз приперлись без спроса, то сами ножками, ножками, за вами никто ухаживать не будет, не нанимался. Наверное, у нас и денег на этот случай забыли выделить. Как попрошайки в закрытую дверь стучимся. Стыдоба. Русские моряки, называется.