Ольга Амалфеева - Вирус турбулентности. Сборник рассказов

– Что плачешься. Как бог великолепен, – младший показал рукой на брата, а потом, медленно повернувшись, осмотрел в зеркале себя. – Я восхищаюсь ей. Такая неземная. Воздушная. Глаз не подымет.

– Глаза не обязательно, попу бы периодически поднимала – у меня руки затекают, – старший между делом добравшись до богининых ног, осторожно оглаживал аккуратные ноготочки в римской сандалии.

– Ладно, брат. Ты же амур, небожитель. Всё, что ниже пояса, – это аллегория, символ. Надо ж понимать.

Неугомонный внимательно посмотрел вниз:

– Да? Ты ему объясни, что он символ. Где этот скульптор, что наваял, а бы с ним поговорил.

– Это сложно. Умер он, творец.

– А я не жалуюсь. Я – прекрасна, – Богиня отняла из рук мятежного сына Адониса ступню и картинно повела головой, открывая снежную белизну ключиц и шеи. – Тебя сегодня обсмотрели с ног до головы, вот ты и злишься. Ты ж, поди, хотел, чтоб тебе в глаза заглянули.

– Примитивная человечья психология.

– Ну да обычная, мраморная. Ишь, понахватался.

– Недосягаемы, белы, чисты и вечны. И вечно ждёшь, кто б душу заглянул, – продекламировал в потолок младший, углом венка выцарапывавший сердечки на ренессансных обоях.

– Да ладно тебе, – богиня коленкой ткнула сидящего у её ног старшего, – больные точки всех мраморных. Угадала же? Особенно та, с распухшим носом.

– Каким носом?

– Да не притворяйся. Рыдала тут, в черных очках. Очки темные, а нос краснющий, и всё течет. Фу.

– Чего тебе "фу"?

– Держать себя в руках надо. Распущенные такие. Надушенные, разодетые и распущенные.

– Тебе-то откуда знать, как себя обуздывать. Тебе всё нипочем. Ты ж каменная.

– Ты тоже не теплокровный, однако прыти не занимать, – быстро посмотрев на амура, Богиня ткнула пальцем в терявшуюся в сумерках противоположную стену:

– На него посмотрела – рыдала, на этого, – махнула рукой под потолок галереи, – рыдала, по ней проплыла, – неопределенным жестом повернула кисть в сторону замеревшей нимфы, – глаза опустила. Меня с удовольствием разглядывала – бусы теребила, губу прикусила, а по тебе пробежалась – раскраснелась. Как пыль стирая по всем взглядом провела, а на тебе замерла – посмотрела.

– ТЫ откуда видела, – стих амур.

– Профессиональное. Генетика. Они ж испокон веков к нам плакаться ходят. Крики, лесть, слёзы – я в этом разбираюсь.

– Не рыдала она на меня, – глухо отозвалась шуршанием дальняя стена. Уставилась, как на птицу дохлую.

– Крыльями не маши – у меня аллергия на перо, пыли натрясёшь.

– Я не виноват, тут места мало, как в кладовке, не взмахнуть.

– И твой гений с размером промазал.

– И жарко мне в кудрях.

– Да. И ей душно стало, жарко. В грудь копьём. У тебя копьё там? Кого вергнешь?

– Не знаю, сам не вижу. Ноги в чем-то вязнут. Чернота

– Во-от. Душно, темно и страшно. И аллергично, – Богиня чихнула.

– Будьте здоровы.

– Хотя ты ничего, вежливый. Сам не выбирал. Всё за тебя решили. Навели мрака. Темно и страшно.

– Даже не рассмотрела толком. Фотографировала с отвращением, – шелестела тьма.

– Это как?

– Близко не подошла. Жёлтого вот не боятся. Руки к нему тянут.

– Тянут потому, что висит высоко: не прогнешься – не запечатлеешь. Ближе бы увидели – не стали подходить. Холодный он, прагматичный. Желтый, ты спуститься не хочешь?

В соседнем зале на краю одной из картин верхнего ряда, болтая ногами, сидел сосредоточенно глядя на свои маячившие ступни, крепкий ангел с вдохновляюще благородным изгибом крыльев.

– Не спустится, думает. Ему завтра опять вверх по облакам идти. Силы бережет.

– Чем он лучше меня? У него вон тоже перья, – затхло пробубнил со стены сумрак.

– Он одет, и в нем сила. Ты на обнаженке всю энергию теряешь.

– Это да. Добавить мне в мышцы мощи, я б о сражениях думал. Духовных, разумеется.

– Хоть малОго позовите. Скучно, – капризно повела то ли плечами, то ли бедрами Богиня.

– Малой, ты фрау эту видел?

С золотистого кивота, поблескивавшего среди картин, легко соскользнул маленький ангел в красном хитоне. Остановился на краю ближайшего постамента. Кивнул. При каждом кивке точечки на его сиятельном венце звенели как бубенчики.

– Видел?

Он кивнул.

– Что она тебе говорила?

Ангел приложил маленькие руки к груди, опустил голову и покачал головой.

– Так я и знала, – Богиня откинулась и сердито посмотрела через окно в даль. Только мне жалуются. Я виновата что ли, что совершенна. И вечно прекрасной буду.