Иса Капаев - Ногайские предания и легенды

Мейлек-хан, словно спасаясь от преследования, бежала по берегу реки, шепча молитву:

– Акбар Мухаммед расул Алла…

Она остановилась возле высокого камня, прижалась к нему.

– Я, как безумная Балыш, не в силах владеть собой.

Сказав так; она вытерла лоб ладонью и осмотрелась.

Ей вдруг привиделась девушка в белом одеянии, с развевающимися волосами.

– Бисмилла! Да это же сама Балыш! – воскликнула Мейлек-хан. – Она ищет погибшего возлюбленного.

Раскинув руки, девушка в белом одеянии шла берегом реки и пела песню о погибшем друге.

Мейлек-хан в страхе всё сильнее жалась к камню, но не сводила глаз с безумной Балыш. Её песню подхватывал ветер, и печаль, словно туча, заволакивала небо и землю.

Мейлек-хан закрыла в истоме глаза и очнулась лишь тогда, когда почувствовала чьё-то прикосновение: конь игреневой масти стоял перед ней.

– Ой, Жийрен! Ты не осёдлан: значит, Джелалдин не смог прийти на место наших свиданий. Но почему же его нет с тобой? Где он? Что с ним? – Она погладила голову коня и осмотрелась.

Ветер стих, и тучи стороной обошли Пятигорье.

– Верный мой друг, Жийрен! Храни своего хозяина, надежду и радость души моей. Я не в силах этого сделать, Аллах дал мне робость в удел, но ты мчишься быстрее пули, быстрее птицы и всегда спасаешь моего джигита.

– Э-эй! – раздался сзади тихий голос.

Мейлек-хан оглянулась, и… печаль, завладевшая было её душой, отлетела: «прошлым летом с женой простившийся», возвратился домой джигит!..

– Ненаглядная моя Мейлек-хан! Второй день я жду тебя на этом месте!

– О, Джелалдин! Как же горька жизнь без тебя! Белый свет не мил! Отец теперь следит за каждым моим шагом, и только надев этот тастар, – и она откинула край белого платка, – я смогла выбраться из дома. Без тебя не мила мне эта жизнь.

– Я украду тебя, любимая, и мы будем вместе.

– Нет, Джелалдин, нет! Только не это. Отец пустит за нами погоню, и тебя убьют. Ты не боишься этого, я знаю. Но подумай обо мне. Что станется со мной, если это случится?

– Но я думаю о нас двоих, любимая! И не пристало джигиту отступать. Разреши мне поговорить с твоим отцом!

– Нет, Джелалдин, нет! Он и слушать тебя не станет. Лучше что сделаю я…

* * *

Множество почётных гостей собралось в этот день в доме князя Аман-Гирея.

– Приветствуем тебя! – закивал головой мулла, завидев хозяина, торжественно входившего в комнату. – Приветствуем тебя, светило мудрости и великодушия! Пусть великий Аллах усеет твою дорогу цветами здоровья и семейного благополучия! Пусть он осенит тебя своим неистощимым милосердием и ниспошлёт на весь твой род бесконечное и неисчерпаемое изобилие! Да прольются все эти блага на твоих домочадцев и верных рабов! Пусть всемогущий и всесильный Аллах укроет тебя крылом милости своей – и сохранит твою мудрую голову на крепких плечах! Приветствуем тебя, хозяина мудрости и любви, правоты и гостеприимства!

Собравшиеся низко поклонились и, подойдя к султану, благоговейно приложили свои ладони к его руке. Повелительный жест этой руки пригласил всех сесть на поданные арабом-невольником сафьяновые подушки, приготовленные для торжественных приёмов. Все взобрались на тахтамет и, скрестив ноги, уселись.

– Высокочтимые гости! – отвечал после короткого молчания растроганный хозяин, и тусклый взгляд прошёлся по каждому из присутствующих. – Вы славите моё богатство и мудрость? А я самый беспомощный из отцов и самый несчастный из всех, кто знавал когда-либо душевные муки…

Гости хотели было возразить, но султан остановил их презрительной улыбкой.

– Ровно год назад, – продолжал он, – я объявил всему правоверному миру, что тот, кто понравится мне, получит руку моей дочери и, принеся – как велит обычай – калым, приобретёт после моей смерти всё моё богатство. И что же? Много богатых юношей явились тогда в мой дом, и все они были достойны руки моей дочери. Я даже пожалел тогда, что, не имея дюжины дочерей, не смогу породниться с такими геройскими молодцами: все они были богаты и знатны. Но Аллах дал мне только одну дочь, и, любя её всей душой, я предоставил ей право выбора жениха…