Иса Капаев - Ногайские предания и легенды

Княгиня вышла из комнаты. Старик же уселся поодаль, на полу, и, казалось, погрузился в дремоту.

Прошло некоторое время. Кумис сидела рядом с больной и, взяв за руку, шёпотом пересказывала ей старинную легенду.

– Прекрасная Балыш и солнцеликий Бозджигит во сне увидели друг друга и полюбили на всю жизнь. На следующий же день солнцеликий Бозджигит отправился в путешествие, чтобы найти свою возлюбленную…

Послышались шаги за дверью, и в комнату вошёл седоусый Аман-Гирей, истомлённый духом, но внешне по-прежнему бравый. В руках он сжимал большое красное яблоко.

Кумис при появлении князя встала и отошла в дальний угол комнаты.

– Тебе лучше, моя драгоценная Мейлек-хан? – чеканя слова, проговорил князь.

– Да, отец, мне теперь лучше, – ответила больная, приподняв голову.

Князь положил яблоко на стол и, увидев сидящего в углу лекаря, громко кашлянул.

Лекарь, открыв глаза, вскочил и смиренно склонился перед ним. С головы до ног оглядел его суровый владыка.

– Проси у меня что хочешь, лекарь, но сделай так, чтобы моя дочь выздоровела. Слава о твоём искусстве разнеслась по всему ногайскому краю, но она приумножится во сто крат, если ты вернешь здоровье дочери князя Аман-Гирея.

– Я сделаю всё, что смогу… – еле слышно прошептал лекарь. Князь повернулся к дочери и расплылся в улыбке – его дочь выглядела вполне здоровой! Кинув взгляд на укрывавшуюся в углу Кумис, князь ещё раз посмотрел на дочь, сомкнул одобрительно веки и молча вышел из комнаты, затворив за собой дверь.

Старик-лекарь сел на своё прежнее место, а Кумис, пристроившись возле кровати, продолжила свой рассказ.

Протекло какое-то время, и свеча наполовину сгорела.

– Отдохни, Кумис, уже сколько ночей ты не спишь, – попросила княжна.

– Я отдохнула, когда с тобой сидела, мать.

– Прилегла бы там, – и княжна показала на свободную кровать, – или рядом со мной…

– Как же можно! В одной комнате с незнакомым мужчиной! – ответила Кумис.

– Но ведь это лекарь, который всегда должен быть там, где больные, – ответила Мейлек-хан, – да к тому же он старик и такой безобразный…

Подруга молчала, стреляя глазами в сторону лекаря, свернувшегося в клубок в дальнем углу комнаты – ей просто не верилось, что можно спать в такой неудобной позе.

Наконец она увидела, что старик держит в руке сафьяновый тавалдрык (башмачную колодку) подруги. Девушка не поверила своим глазам и сделала знак княжне. Та тоже взглянула на седовласого чудака, который, казалось, ни о чём не подозревая, продолжал гладить тавалдрык.

– Оставь в покое тавалдрык, дедушка! – раздражённо произнесла Кумис, – уж не спишь ли ты часом?

– Нет, уважаемая, я не сплю, – произнёс старик, приблизившись к подругам.

Мейлек-хан готова была закричать и даже ухватилась за рукоятку крошечного кинжала, спрятанного у неё в одежде…

– Сон мой прошёл, уважаемая. Но мне не забыть его, потому что в том сне мне привиделась невиданной красоты девушка! – проговорил лекарь, упиваясь взглядом Мейлек-хан.

Став против девушек, старец сорвал с себя ветхую одежду, из-под которой, к великому изумлению девушек, выпала подушка, горбившая его спину; так же быстро отлетела приклеенная борода, сплющенный нос, вылепленный из бараньей кожи.

Всё это было так невероятно, что обе девушки застыли от удивления…

Перед ними стоял стройный молодец с горящим взором, едва смягчённым смущением. Одет он был в коричневый бешмет, увешанный дорогим оружием…

Джелалдин!

У Кумис словно язык отнялся, и она ещё долго не могла прийти в себя, а Мейлек-хан, счастливо улыбаясь, восторженно глядела на своего исцелителя. Взяв любимую за руку, Джелалдин повернулся к Кумис и приложил палец к губам, но… Но она, и при желании, не смогла бы поднять шума: язык её не слушался, а голос пропал…

* * *

За окном брезжил рассвет. Склонившись над любимой, юноша шептал:

– Моя бесценная, ненаглядная! Тебя ли, солнце моё, тебя ли, свет моей тоскующей души, тебя ли видит твой верный Джелалдин! И я, несчастный, не в силах возвратить жизнь своей гурии…

Она тихо приподнялась и, пылая страстью, посмотрела на джигита:

– Если отец узнает, что ты здесь, он убьет нас. В эту комнату ещё не заходил никогда посторонний мужчина.

– Будь что будет – я не боюсь. И буду приходить сюда до тех пор, пока ты не поправишься.

– Тогда я буду болеть ещё долго-долго, – засмеялась Мейлек-хан, – чтобы ты мог приходить ко мне.

– Мейлек-хан – жизнь моей души!