Александр Левин - Вечнозелёная молодость

Вадик сидел рядом со мной и Артёмом из нашей команды. На время перелёта, до самой учебки, они стали моими сотоварищами. Делились продуктами, воспоминаниями, шутками, а что ещё делать в такой ситуации?

Балагур и шутник, спустя несколько тревожных минут после отрыва, опять взялся веселить. Но я уже слабо реагировал на его экспромты. Бессонная ночь перед проводами, ранний подъём, ожидание, выбили меня из колеи, и я провалился в сон, который длился прилично. Лёту до города-порта было почти девять часов.

Конец моих сновидений пришёлся на посадку лайнера. Огромное солнце вставало над посадочной полосой. Именно тут начинались советские СУТКИ, на Дальнем Востоке! «Солнышко, знаю, что через десять часов ты передашь привет родным от меня из этих мест!» – мысленно посылал я своим весточку. А они проснутся непривычно, потому что меня рядом нет. Я уже где-то там, ДАЛЕКО!

Сели легко. Вот уж и трап подали. На выходе из лайнера сразу почувствовался солёный привкус океана. Мы построились в здании аэропорта, капитан сверил список, проведя перекличку и, скомандовав: «На-пра-во, ша-гом марш!», – повёл нас к автобусу-«лиазику». Теперь уже вихрастые головы призывников-москвичей с любопытством разглядывали незнакомый город, разбросанный по многочисленным сопкам. Местами в просвете между ними проглядывал залив «Золотой Рог».

«Океан, море!» – вот что вселяло в нас какую-то отраду. Встреча с такой красотой не сулила каких-то злоключений и неизвестности. Кто ж из москвичей ни разу не отдыхал на море, таком нежном и ласковом в лучах восходящего солнца?!

А на дворе-то двадцатые числа мая, всё цветёт, благоухает. «Любовь», – слово просто звенит в воздухе! И наши мальчишеские сердца, ещё полсуток назад наполненные этим чудом, вдруг должны делать какие-то вещи, которые этой самой «любви» противоестественны!!! «Да где-же справедливость? Почему я? Почему должен?»

– Так надо, – говорит мне кто-то внутри, голосом старшего брата-подводника, – так положено. Будь мужчиной!

– Э-эх, ничего не попишешь! – соглашаюсь я.

Диссонанс, разрыв между «надо» и «любовь», как пропасть. Но именно в этот разрыв, чтобы как-то склеить, проторить дорожку, к великому чувству, я буду два года писать письма, стихи, звонить по телефону, стремиться. Время уже пошло, время бежит. «Солдат спит, служба идёт», – вот и пойми нас, русских!

Стоп! Выходим. Какое-то двухэтажное здание в центре Владивостока. Нас запускают в помещение, там – койки. «Приежка» – так называют её служилые погранцы. Вон они, разодетые, с иголочки, счастливые с чемоданами, «дембеля». Взгляд снисходительный, сочувствующий. Гремят напутственные слова, типа: «Служи сынок, как дед служил», – или: «Полгода до года и год, после года». «Всё нормально, будь «золотой серединой!» – пожалуй, этот совет мне понравилось больше всего.

Нас совсем недолго продержали в «приежке» (поджидали призывников из других регионов) и, выдав сухой паёк, отправили пешей колонной на морвокзал. А солнце припекает, а море – вот оно, протяни руку, облизнёт-поцелует!

Но вместо такой детской, морской радости, стали ожидать посадку на паром, наворачивать «сухпай». Парни разбились на группки по интересам, землякам. Из разных таких компаний доносился смех, громкое обсуждение. Ещё началось соревнование за титул «самого-самого», правда, непонятно чего. В сторону соседних коллективов неслись скабрезные шутки, всяческие подтрунивания. Где-то недоброжелательно поглядывали на оппонентов.

К посадке на судно, разбитая на мелкие части призывная команда объединилась в два лагеря: «москвичи» и «не москвичи». Причём, «москвичи» специально не делали этого, их как бы вытеснили морально из общего коллектива. Как гвоздём был прибит ярлык «самых умных», «ленивых», «хитрых», «живущих на богатстве всей необъятной страны». К «столичному» коллективу отнесли и призывников из европейской части СССР.

Наш паром отшвартовался от причала, и партия непонятного противостояния перешла в эндшпиль. На полубаке восседал долговязый парень. Он размахивал длиннющими руками как чайка и горланил. Ни дать, ни взять – вожак стаи. Было смешно наблюдать, как поодаль, за бортом, пытаясь нагнать наше судно, кричали его крылатые собратья. Правда, своими криками он обращался не к пернатому коллективу, а к ребятам, стоявшим вокруг него. Речь шла всё о том же «мы – такие», а вы, «москвичи – плохие». Коллектив вокруг оратора называл его «Сварной».

Мне его кличка напоминала слово «сварливый». И как оказалось, я сильно угадал. Макс, а именно так звали долговязого оратора, по характеру оказался именно таким. Парень он был неплохой, «рукастый», да ещё и классный сварщик (что тоже отразилось в его прозвище), но любая просьба к нему даже своих друзей – «немосквичей», любое предложение, вызывало в нём отторжение. Он начинал негодовать и бурлить, как закипающий чайник, но выкипев до основания, приняв иную точку зрения, шёл и делал, всё ещё бубня себе под нос своё видение проблемы.