Перевозбужденный общением с большими мужиками, я убегал обратно, на свою территорию счастья в поисках новых приключений и оставлял их завершить свой день несколькими традиционными кругами по площади и прилегающим к ней точкам общепита.
Дед никогда много не рассказывал о войне, и я только знал, что он был сильно ранен и выжил, и ещё получил две медали. В нагрудном кармане гимнастерки он всегда носил широкую стальную железяку (на всякий случай!), которая и спасла его однажды. «Сам сделал – страшно было. Oчень», – признался он мне как-то. Только поэтому пуля не попала в сердце, а скользнула вниз и вынесла два последних ребра, пол-желудка и часть селезёнки. Я видел эту зияющую во весь его бок впадину раз в неделю, когда мы все ходили в железнодорожную баню, где он с особой заботой тер её мыльной мочалкой и очень аккуратно прикладывал к ней в парной свой веник.
По праздникам у нас любила собираться родня, праздновали шумно, съедали огромное количество пельменей с водкой и сразу после этого принимались рассказывать свои любимые истории. Каждый рассказывал свою, не обращая никакого внимания на то, что все уже давно знали её наизусть. Я благодарен деду за то, что он бесчисленными повторениями своей любимой истории прочно впечатал в мой мозг своё кредо « на всякий случай».
Приближался его юбилей, по-моему 65 лет, в магазинах было не на что посмотреть – только зайти и прослезиться – но мой отец достал где-то складной ножик. Где он его взял никому было неизвестно. Моему любопытству не было предела и я, выследив где его хранят, стал кружить вокруг того места, постепенно сужая круги как акула вокруг жертвы,. Уже через пару дней я держал его на ладони, наслаждаясь его законченным видом как у шедевра мирового искусства. На ручке была накатка сеточкой, а лезвие открывалось с волнующим кликом и блестело как посеребрённая луна. Ещё через пару дней я тихо носил его в кармане по несколько часов в день, просто, чтобы ощущать и наслаждаться его солидным весом и нереальной ценностью, и всегда клал на место.
Мои нервы не выдержали за два дня до праздника, когда мне позарез стало нужно проковырять отверстие для пальца в каком то обрезке доски, которой отводилась роль винтовки. Из нее я собирался помочь Гойко Митичу из фильма Чингачгук Большой Змей разобраться с пьяницами-ирокезами шатающимися по нашему переулку. Я мог бы попробовать просверлить то отверстие, но не знал, где лежит коловорот, да и работа с ним требовала своего умения. Тогда я решил, что такая вещь, как этот ножик, уж точно сделает свое дело.
Я очертил карандашом маленький круг на этой доске и, загнав ножик остриём в место предполагаемого курка, начал раскачивать его из стороны в сторону и поддевать частички древесины. Страшных хруст заставил содрогнуться меня от ужаса, сталь острия не выдержала и обломилась, оставив самый кончик в доске, а душа моя как оборвавшийся лифт камнем пролетела прямо в пятки.
Это был п****ц – именно тот слово, которое я много раз слышал в тире в тот момент, когда очередная мишень покорялась однорукому снайперу.
Это очень ёмкое и многозначное понятие, которое незаслуженно не входило в школьную программу изучения русского языка, было настолько глубинным и гипер-философским, что полностью понять его в моём возрасте было невозможно даже если часами глядеть на жертвенную обреченность железной уточки-мишени.
Но сегодня, в этот черный день календаря, я сильно продвинулся вперед к пониманию его полного смысла. Более того, я добавил к нему ощущение конца света заполнившее меня всего целиком. Такого конца света, что даже выражение моих ошалевших от ужаса глаз не могли в полной мере отразить ту трагическую гамму чувств охватившую меня.
Это был самый чёрный период в моей жизни. Не проходило и дня, чтобы я не был в чем-то виноват. Родителей вызывали в школу, соседи жаловались, я ломал или портил всё, что попадалось мне в руки. Я был просто как царь Мидас с точностью до наоборот. Тот превращал всё к чему прикасался в золото, а я похоже всё превращал в ….
Кстати, о говне! Моих родителей совсем недавно отчехвостили в школе. Очередной скандал только-только утих. Я был один единственный, кто не прошел диспансеризацию и не сдал спичечный коробок со своим калом школьной медсестре.
– Ты куда его дел??? – спрашивала мама – ведь ты его ещё утром нёс в школу!
– Принёс и сдал. Это они его потеряли, – буркнул я, совершенно смутившись и желая только одного – умереть с этой страшной тайной как разведчик Бонионис в каком-то фильме про войну.
Читать дальше