Андрей Мошанов - Буратино и спички. Короткие рассказы для тех, кому не спится по ночам

Урок рисования во втором классе был посвящен городу будущего и наша учительница Белла Давыдовна Бернштейн раздала листочки бумаги, сказав, что нам даётся задание используя всю нашу фантазию, изобразить будущее, которое нам предстоит всем вместе построить .

Я увлеченно рисовал небоскрёбы, соединял их трубами, переходами, вешал на их стены загадочные антенны и выдуманные устройства, которые ещё предстояло изобрести человечеству. Между моими домами сновали летающие тарелки и летали сгустки космической энергии.

Я посмотрел на свой рисунок с гордостью. Да! Это мой город будущего! В нём не будет ни вокзалов с их пивными ларьками, ни их вечных спутников-забулдыг, а дома будут как межпланетные станции, в которых обязательно должны быть бесплатные аппараты газированной воды и, самое главное, в нём не будет музыкальной школы. Я был уверен, что в будущем люди будут рождаться сразу с запрограммированным умением играть на скрипке или пианино и не будут тратить столько времени, гоняя пальцами по клавишам взад-вперед эти бесконечные гаммы.

«Дети, – сказала учительница, – подписываем работы и сдаем через пять минут».

Я ещё раз взглянул на свой шедевр с желанием его улучшить. В самом верху ещё оставалось место, как раз между крышами трёх небоскрёбов и краем листа, и я скорее подсознательно дорисовал на их крышах три транспaранта, на которые наткнулся недавно, болтаясь по школе около кабинета завхоза и которые видимо были уже приготовлены для октябрьской демонстрации.

Родителей вызвали в школу. Мама не поднимала глаза, а отец закашлялся, но всё-таки смог один раз взглянуть на мой рисунок.

А мне он, честно говоря, нравился! Да и буквы на плакатах «Коммунизм – наша цель», «Наша цель – коммунизм» и «Цель наша – коммунизм» получились довольно ровно.

В тот день родилось моё космическое одиночество непонятого художника, а я пошел осваивать стены и заборы. Вот так я стал первым советским Бэнкси, которому пришлось начать свой творческий путь с простых иллюстраций к наиболее популярным надписям того времени из трёх, четырёх, ну максимум пяти букв.

Истина в вине, говорили древние, но я уверен, что им просто повезло, потому что они не пробовали ту дешёвую красулю, которую продавали на разлив в ларьке около нашей остановки. Мой дед любил пропустить пару стаканчиков в течении дня. Вино било не только в башку, но и в желудок и он подолгу сидел в нужнике с папиросой Беломор. Зайти туда после него было просто невозможно в течении нескольких часов. Все домашние, зажмурившись от страшной вони и задерживая дыхание, проносились ракетой мимо нужника и крепко хлопали входной дверью в дом, когда входили или выходили на улицу, как бы давая волю чувствам и физически наслаждаясь возможностью вздохнуть всёй грудью.

Вскоре в сенях около дверей в нужник появилась надпись оставленная неизвестным автором «я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек», но вычислили меня довольно быстро.

Последние годы дед перестал цапаться с бабушкой, много листал газету «Правда», увлёкся животноводством, завёл кроликов и часто брал меня пострелять из мелкашки в тир, который стоял прямо на входе в Кòровский парк. Я естественным образом считал, что этот парк как-то связан с сельским хозяйством и всегда верил, что где-то здесь, в его глубине должны гулять коровы. Я всё искал их глазами за железными прутьями его ограды, но моё разочарование было полным, когда Кор оказался всего лишь Клубом Октябрьской революции. О ней я знал не больше чем все живущие около вокзала: что это было примерно как взрыв сверхновой звезды. То есть, был вселенский вакуум, всемирный мрак, потом взрыв, исчезли мамонты, из разлива вышел Ленин, выстрелила Аврора, случилась революция и всё, началась новая жизнь: отдал по возможностям, получи по потребностям, а про разницу вопросов не задавай.

В отсутствии какой-либо связи с животноводством, в парке оказалась танцплощадка и парашютная вышка, по субботам играл оркестр! Люди ходили парами, культурно отдыхали, мужчины курили тот же Беломор и пили тo же самое вино, но запах был другим, торжественнее, что ли…

В привокзалье деда знали все, и стоило ему вынырнуть из нашего переулка на первую улицу ведущую к Кору, как он тут же обрастал знакомыми, знакомыми знакомых, друзьями друзей, и вся наша разношёрстная компания, состоявшая из людей разного возраста и разной степени трезвости, заваливалась в тир. Мне давали сделать свои пять-десять выстрелов и инициатива переходила к ним. Большинство из них были фронтовики, а один, который всегда побеждал всех в этом противостоянии с железными утками и шарами (не смотря на сбитые прицелы), был вообще без одной руки. Меня награждали мороженным «Пломбир», оно не известно откуда возникало, и у меня надолго появлялось ощущение того безмятежного счастья, которое на некоторое время замедлило мой приход в настоящий мир с его реальными товарно-денежными отношениями. Счастье даже временное это страшный инструмент он обезоруживает расслабляет и отвлекает от первопричин примерно так как это произошло с китайцами которых англо-саксы подсадили на опиум а то бы они давно начали восстанавливать свой шелковый путь из Пекина в Париж а так удалось сдержать желтую заразу как говорила наша соседка тетя Валя работавшая санитаркой в венерическом диспансере после открытия в нашем городе вьетнамского рынка.