Леонид Жуган - Еще одна грустная книжка

Ну вот, ждём сестричку и я всё думаю, как бы поменять «Макдональдс» на какой-нибудь кабачок-коньячок? Ждём-ждём, – ладно, думаю, я только аккуратненько достану из упаковки, только глазком гляну – и всё, просмотрю уже книжку дома. Не удержался, раскрыл. Батин траурный портрет, короткая биография. Ладно, пока нет дочки, пробегу содержание. Ага, вот, батины стихи, конечно, все про горы. О! – а за ним однофамилец по моему псевдониму. Интересно, что за парень? Глядь – мои «стихи». Ничего не понял: я привык «С.П.Камышев», а не «Камышев Сергей». Голова и так от вчерашнего никакая – хоть бульку бы одну! – а тут полная прострация: ведь батя мне ничего не говорил про это. Первое, как прошёл испуг и начал соображать, – Господи, не под моей фамилией! И сразу же – как будто бы во мне небо!..

Пришла Настя, и мы многое узнали про европы, пока её братик опустошал подносы. А перед глазами батина «Зависть» и обратная страничка: Камышев Сергей, «Популярная гляциология», «Горы спят», 1975 год – боги, сорок лет назад! – лёгкая, прозрачная, с рисунками геодезиста в горах и ночной палатки. И снова – будто ветер с ледника! И небо стало такое ясное, чудилось: вот, вот же они – изумрудные разводы льдов Южного Кызгыча!

А я только после его смерти понял, что в фильме – это его «Зависть»…

И не смог хоть как-то смириться и понять, зачем бате были нужны эти несчастные четыре экземпляра под копирку…

Вот такое «внимание» и «сыновья благодарность» – и такой заботливый и дружеский привет оттуда у «Макдональдса»…

У «Макдональдса»… «Макдональдс». Яркая страничка современного компьютерного детства. Но всё равно – мира чудес и волшебников. Ну, есть в нас метафизическая сторона, тяга к чуду, к волшебной палочке. Значит, не зря. Как нам лечат душу детские мифы! И разве мы каждый раз отмечаем, когда нас что-то спасает? Меня лично тысячу раз выручали мои любимые боги. Ну, сердились иногда. Редко что-то прошу, точнее, один раз просил – и исполнилось. И вот, хотя клялся, что никогда больше не потревожу, – а ещё раз к Тебе обращаюсь с молитвой, Всевышний и Всемилостивый!

Не знаю для чего, или почему, но мой маленький сын попал в беду. В свои первые школьные каникулы напрыгался на соседском чердаке на стекловате. Уже три года он астматик, инвалид первой группы. Да, Москва слезам не верит. Думаю, что Отче наш – тем более. Поэтому молитву за здоровье Вани и его сестрёнок написал как весёлую пьесу к радостной Пасхе. Мистерия буфф, с песнями, с «волшебной палочкой» – может, что и сбудется, только чуточку грустная, памяти моей Стешки, любимой и гениальной кошки. Батя не читал эти «Подсолнухи», тут я виноват, постеснялся ему дать. В двух сантиметрах она была от него, а теперь… А теперь вся душа моя устремлена туда, к нему, к Магеллановым Облакам с самой больной просьбой:

«Привет, бать!

Тяжело без тебя. Надеюсь, тебе там лучше. И молюсь, чтобы не болели больше твои ножки. Да я вот что подумал, про те «Подсолнухи», что тебе здесь не привелось прочесть по моей глупой воле. Может, получится замолвить словечко о них там, ты там ближе к Нему? Прости, что не дал здесь прочитать молитву за здоровье моих деток, – боялся опять расстроить, как с той пьесой с твоим другом в ролях. Вдруг да пораньше Он услышит эту молитву, и мои детки будут здоровы, и Ванька выздоровеет пораньше, ведь с его болезнью каждая минута на счету. Да будет воля Его, и избавит нас от лукавого».

Бать! Бать! Конечно, мозгами я понял, что эта папка с четырьмя экземплярами под копирку и есть мой голос у камина… опять мы друг друга постеснялись. И не бочка это была, а – твой камин: сжигались листы, напечатанные тобой рядом с камином. Но сделанное сделано. И тут дела сердечные: ну, не могу, это закон во мне – все мои чернила должны быть безымянны. Или хотя бы под псевдонимом. Когда ещё, быть может, наберусь смелости и бухну всё в печать под своим именем? Что, я не знаю свой Марс? Не подсознания я своего боюсь, а – серого сознания. Да, если б не пропущенный тот спектакль, не было бы этих «пьес». Но главный урок мне, бать, – да, я тоже хочу шёлковую серебряную бороду, чтоб и мой сын мог, не боясь, попрощаться со мной, потрогать батькины родные седины. Пусть я не рыцарь добра, как ты, а лишь неразумный и пьяненький его слуга, я хочу быть спокоен, что сын и дочки смогут поиграть с этой «игрушкой» последний раз и утешиться. Чтоб всё было в порядке вещей. Что ж, до следующих пьес, бать. Как я тебя люблю!

«Верни, верни, Всесильный и Всемогущий, здоровье нашему Ваньке! Береги моих деток! Да будет воля Твоя, и избави нас от лукавого».