Soverry - Виноватый с вином

Он ничего не помнит толком, когда выходит к каким-то садам. Или что это? Лимонные деревья, высаженные рядами, потом оливковые деревья, потом какие-то кусты. А еще душно, ужасно душно, он останавливается у живой изгороди, зелень сжимает ладонями и голову запрокидывает.

Темное небо кажется ужасно недостижимым. Голова кружиться начинает то ли от духоты, то ли от того, что он ее слишком резко запрокинул. Но звезд так много, а ощущение пространства огромно и безгранично.

Остаться бы навечно в этом состоянии. Смотреть на далекие звезды, мерцающие в темноте, чувствовать свободу и легкость. Правда, от какого-нибудь ветра он бы совершенно не отказался. Это единственное, чего не хватает прекрасной и свободной ночи.

А потом он слышит голоса, которые заставляют выйти из этого состояния душного транса.

Дионис не сразу, но понимает, что голоса исходят оттуда – с другой стороны изгороди. И он не помнит, чтобы раньше его так тянуло к смертным, но сегодня ему лишь бы от самого себя сбежать. Сегодня ему бы совсем не думать, и он обходит живую изгородь, замирает у очередного не особо крепкого дерева.

И смотрит.

Смотрит за тем, как эти наивные и бессильные смертные живут по-настоящему. Делают все то, чем они, боги, тоже занимаются, но делают это иначе. Будто бы более естественно, будто бы… по-настоящему.

Огонь в костре трещит, а они смеются, они обсуждают что-то оживленно; и он невольно вспоминает тот самый ужин, с которого едва ли не бежал. Бежал, к чему уже врать. Бежал, потому что все его попытки вписаться в новую семью и хотя бы ужиться с ней провальны. Дионис о ствол дерева опирается и незаметно наблюдает. Наблюдает и впитывает.

У девушки, танцующей возле костра, волосы светлые и немного волнистые. И он смотрит на эти волосы как на вспышки, как на пламя – завороженно, неотрывно, тупо. У нее босые ноги, грязные от земли, то ли в песке, то ли в глине – не разберешь. Но она смеется, она танцует, не обращая внимания на грязь на ногах. Когда он просто смотрит на нее, ему самому вдруг становится так легко. Ему вдруг становится так понятно и так отчего-то радостно. И он продолжает смотреть.

На едящих и разговаривающих юношей, на эту танцующую девушку. На жизнь, так похожую и столь отличную от его собственной, что все это глаза колет.

Они смеются, а у него губы в улыбке расползаются.

Осознание приходит так просто.

Осознание – ему нравится наблюдать за смертными. Они проще, чем боги. Они понятнее, хотя и так мало чем отличны. Смертные такие занятные, и чего только он раньше не обращал на них свое внимание?

Духота больше не давит, туман в голове больше не душит и не убивает. А он с тех пор начинает периодически сбегать с Олимпа, чтобы понаблюдать за смертными. Он начинает изучать их, постигать как науку, запоминать повадки и слабости.

Медленно, но верно боги становятся ему чужды. Хотя, если вдуматься, олимпийцы всегда были чужими друг другу, семейные узы не так прочны, чтобы связать их. Со смертными иначе, семейные узы у смертных иные. И чем больше он наблюдает, тем больше подмечает. Небольшие штрихи, едва заметные полутона. Если смотреть в упор, то ничего и не заметить. Но он отходит, он позволяет себе смотреть на одно и то же часами. С разных ракурсов, под разными углами.

Думать, впитывать, анализировать. Изучать.

Дионис берет вино, Дионис спускается с Олимпа и пропадает на несколько дней.

Его веселит то, что под смертной личиной они говорят с ним как с равным. Они обращаются к нему как к одному из них. Как к смертному, как к слабому. И все это увлекает, все это лишь дальше затягивает его в эту новую и увлекательную игру.

Богам всегда нравилось играть, но до сих пор Дионис просто никак не мог подобрать себе игру по вкусу. А сейчас, когда эта игра наконец нашлась, он забывает про все на свете. Косые взгляды Геры перестают иметь значение, пренебрежение отца не кажется особо важным. Ровно как и не складывающиеся отношения с братьями и сестрами.

Его новая страсть увлекает с головой. Захватывает все мысли и тянет туда – вниз и в толпу. Туда, где дни и недели могут пролетать незаметно, потому что он теряет всякий счет времени, когда погружается в очередной виток своей новой и увлекательной игры.

– Нашел себе новое увлечение? – спрашивает его Гермес как-то утром.

Улыбка у Диониса выходит довольной, он волосы от лица убирает, назад пальцами их зачесывает и смотрит с вершины горы куда-то вниз. На облака и ниже.

– Ты не понимаешь, они совсем другие.