Виктор Усачёв - Последний день Владимира Васильевича

Но то – вчера, но сегодня… сегодня надо терпеть. Она вздохнула и снова принялась хлопотать.

А за окном набирал силу начаток дня, и постепенно развиднелись недальние пространства, задёрнутые утренней мглой и мочливым характером погоды, скрывающим до поры все прелести майской свежести природы. Весна совсем не спешила входить в свои права, она словно дразнила людей и всякую иную живность, любящую тепло и свет, заставляя их ждать и нервничать. И развидневшиеся пространства, такие же тусклые и унылые, не могли дать ни радости существования, ни правильности мыслей. От природы не веяло добротой, способной сподвигнуть человека на деяния, а доброту привносило солнце посредством сияния и горячей энергии. Но солнце ещё не пришло, и потому влага в воздухе копилась, заставляя его разбухать и стеснять дыхание разным живым существам.

Поэтому и спрятался в доме Владимир Васильевич, надеясь избежать такого стеснения в груди. Но дом совсем уже не мог, в силу своего возраста, защитить своих обитателей от наружного влажного дыхания, пропуская уличную морось сквозь многочисленные микрощели в стенах и сквозь дырявую крышу. И никакая душегрейка не спасала от внутреннего дрожания тела.

«Ей там хорошо, – подумал старик о жене, – ей там тепло. Может, пойти, погреться?»

Но кухня – участок работы, и находиться там праздно любопытным нехорошо, а того более – стыдно.

Он прислушался: что-то громко и мерно стучало, отдаваясь в висках. Потерев виски, он снова прислушался – стучит. Но что? Заскользив глазами по комнатушке, – вещей-то всего ничего! – он остановил взор на будильнике. Будильник был старый, как всё здесь, служивший верой и правдой своему хозяину лет тридцать. Мерный стук доносился оттуда, напоминая хозяину о времени. Владимир Васильевич всю жизнь работал, чтобы не думать о времени, среди адского пламени литейного цеха, а когда приходил домой – тоже работал, стараясь улучшить быт и пропитание семьи. Потому время и не было властно над ним, но сейчас, от ничегонеделания, оно напомнило о себе, напомнило приливом крови к голове, стараясь прорваться к мозгу. И он знал: если прорвётся, то жизнь и окончится. Надо было срочно заняться какой-нибудь работой – но! Дома любая работа приветствовалась только по указанию его жены, Людмилы Петровны. Она здесь – полная хозяйка, а все внешние работы – его. Значит, надо идти снова на улицу, несмотря на стеснение в груди.

Вздохнув, старик поднялся и, с сожалением пройдя кухню, хотел было выйти во двор, но был задержан супругой, предложившей чаю. С наслаждением потягивая терпкий напиток, Владимир Васильевич грелся, потаённо радуясь возможности продлить своё нахождение в тепле и благодарно поглядывая на свою хлопочущую супругу. Он знал, что женщин можно любить не только вблизи, но и издали, когда физические чувства уже притупились в силу возраста. Хотя поначалу он начал любить свою Петровну издали, когда узнал, вернувшись с долгой войны, что она отбыла по направлению в дальнюю область на работу по окончании техникума. Но любить в письмах, скрывающих расстояния, было скучно и неудобно, потому он взял, да и приехал. За ней. И увёз, несмотря на протесты педагогического начальства школы, где она вела уроки истории, то есть была «историчкой». И любил её всю жизнь, а она его – не обижала. Но, как видно, с годами обиды сильно накопились и вырвались наружу, не оставив места иным сильным чувствам: радости, близости, любви. И она постоянно его тыкала: то каким-нибудь гвоздём, вылезшим от усталости из стула и цепляющим седалища, то скрипучими досками пола, стонущими тоже от усталости, то периодически замерзающими зимой трубами и многим другим. Вообще у Владимира Васильевича было два дела, которыми он гордился: скважина, продолбленная за домом и дающая воду, и газ, проведённый правдами и неправдами в дом. И эти два дела способствовали наличию даже водяного отопления! Но всё это было собрано из материалов, которые он подобрал на свалке за городом, и отработанные детали, словно обидевшись, что их, списанных, снова заставляют работать, отказывались служить человеку: то трубы дырявились от ржавчины, то мотор, качающий воду из скважины, начинал «чихать», то вентиль протекал и прочее, и прочее. И всё чаще, и чаще с годами, и всё безнадёжней. И всё это – дом, огород – цепко и властно держало хозяев, не давая ни минуты послабления. Да и то сказать: хроническое безденежье… труд, которым занимались всю жизнь супруги, конечно, оплачивался, но не слишком большой денежкой – а нечего и говорить про пенсию!