Татьяна Норкина: Пять синхронных срезов (механизм разрушения). Книга вторая

Есть, конечно, ещё один учебный предмет: генетика и селекция с/х животных! На биохимии ничего нет нового по сравнению с органической химией: та же кафедра, те же преподаватели. Мне это нравится – хоть о биохимии не думать: как заниматься, как потом сдавать; всё известно, всё – то же самое.

Я вижу нас, расхаживающих по коридору и беседующих на переменке, на лекции по биохимии втроём, – Лена Рассказова, её подруга Наташа Бердочникова из пятой группы и я. Наташа ехидно хихикает: 36 витаминов! 36 антивитаминов! Лена согласно радостно кивает, пустяки, конечно, всё это очень легко выучить!!! Но я вообще помалкиваю, т. к. глубоко в душе я всё же оптимист. 36 витаминов я спокойно выучу, т. к. я не хочу, чтоб меня из Москвы обратно в Новосибирск отправили. Но к каждому выученному витамину знать потом ещё и формулы 36 антивитаминов – это Инна Фёдоровна явно преувеличила, такое ни одному человеку не по силам.

Спустя примерно две пятилетки я разговариваю на ферме с главным ветврачом Белоярского зверосовхоза Сергеем Алексеевичем Пюровым. Мы говорим про гон на лисоферме. И в Белоярке, и в моём зверосовхозе – Черепановском – намного хуже прошлого года, никак не можем понять, почему. Самцам даёте яйца? – спрашиваю я. Это было очень принято, это старый ещё приёмчик. Но Пюров – человек современный и очень уверенный. Он возмущается: «Таня, скажи, зачем? Вызывать авитаминоз по биотину?! В сыром яйце (Пюров называет цифру) авидина содержится!» Вослед его бурной тираде я только успеваю вспоминать: биотин – витамин Н, а авидин – это и есть его антивитамин!.. Где уж там формулы! Весьма и весьма смутно и приблизительно.

Само собою приходит на память и продолжение этого разговора. Я вернулась в своё хозяйство, и говорю главному ветврачу Степанову: ты знаешь, Николай Васильевич, Пюров запретил яйцо, давай тоже исключим. Мой уважаемый коллега реагирует без удивления, как о думаном, но со страшной обидой: «Выспятся! Тань! Они на нас с тобой потом выспятся!» Да, тут, конечно, не поспоришь, и Степанов прав: одна самая бойкая лисоводка так и проходит перед моим мысленным взором, не буду писать её фамилию. Она всё знает намного лучше нас. Директор за нас не заступится, ни за что не возьмёт нашу сторону, а это всегда так важно. Завидую Пюрову: ни перед кем не отчитывается, кто неспециалист.

Хоть бы уж жарили тогда, что ли, себе побольше! Я знаю, конечно, что на бригадах любят яишенку готовить…

Все мы настроились на то, что это жизнь временная, ненастоящая какая-то, и от этого немного несерьёзная. Настоящая жизнь начнётся тогда, когда кончится Олимпиада, и мы вернёмся в своё привычное законное общежитие. Но, оказывается, так жить тоже можно – временно. Мы никогда не выясняем отношений, у нас их и нет, и выяснять нам, по счастью, нечего. Очень редко ужинаем все вместе. Целый год! Да и душ в этом общежитии какой-то, мягко выражаясь, непонятный. То ли это душ, то ли… Затем и его закроют, туда ему и дорога! мы не много потеряем этим закрытием. Мы надыбали какую-то баню на улице Юных, иногда ходим туда. Но в эту баню ходить нам тоже не очень нравится. Всё без исключения указывает на то, что нам надо бы возвращаться в свою общагу, а здесь жить очень неудобно.

Занятия по микробиологии проводятся в длинном правом крыле главного корпуса на втором этаже. Штативы с множеством пробирок – чистых или с микробами и вирусами, заткнутых ватой, ждут нас всякий раз на столах; как тени незаметно перемещаются всё знающие лаборантки, иногда подходят и снисходительно советуют, как правильно выполнить манипуляцию, или указывают на ошибку. Их не отличить от преподавателей.

Для практических занятий по микробиологии у меня тонкая – 24 листа – тетрадь в клеточку с ярко-зелёной обложкой. Я пишу в каждой строчке. Я вспомнила неожиданно, что таких учебных аудиторий – две, обе по правой стороне коридора. Они почти не отличаются друг от друга, так что я не сразу это заметила. Учебных часов на этой кафедре очень много, коллектив большой, ветфак весь второй курс занимается микрухой, как у нас говорили; кроме того, вирусология у них отдельно, даже корпус есть отдельный среди тропинок территории академии.

Я получаю от мамы телеграмму и еду встречать её на Киевский вокзал. Огромная тяжёлая сумка с грушами и яблоками, гостинцами от сватьи Валентины Ивановны. Когда мы подъезжаем на метро к станции «Текстильщики», и поезд выходит на поверхность, мама проговаривает ласково: «Вот, как к Данилиным ехать, поезд тоже выходит из туннеля…» Я так и слышу нежный мамин голос!