Татьяна Норкина: Пять синхронных срезов (механизм разрушения). Книга вторая

Потом мы скинемся на посуду и на коврик. Я так и вижу этот фиолетовый коврик, я принесла его из хозмагазина на улице Юных: обыкновенный шерстяной, красиво-фиолетовый, но на поролоновой подкладке, он не сбивается и придаёт неповторимость и уют нашей тесной комнате. Обживаемся.

В «Галантерее» на этой же улице все покупают турецкий(?) дезодорант Fa, зубную пасту тоже Fa, причём зубная паста эта – не простая, а пенящаяся, туалетное мыло – Fa, за компанию! Всё это – ярко-светло-зелёное, несколько дороже обычного, но купить обязательно надо!

Консультировать нас, как клеить обои, вечером приходит сам староста курса. И, хотя я первый раз в жизни вижу, как клеят обои, мне кажется, он консультирует нас неправильно, и я говорю запальчиво:

– Лёша, ты не так делаешь!

Отвечает холоднокровно и веско:

– Да я в армии два года обои клеил!

На самом деле всем известно, что Алексей служил в очень серьёзных войсках, получил высокую дозу радиации, и поэтому он лысоват.

Я не знаю, с кем теперь поселилась Марина Поливцева; мне неинтересно или я чёрствая?! это меня, конечно, совсем не красит. Наши соседи через дорогу: Наташа Логвиненко, Люда Рыженкова, Лена Нефёдова, Лариса Ильина; сбоку Тошка со товарищи. Многие поселились по-новому, мы притираемся друг к другу, ищем соответствие, привыкаем. Лена Харина живёт где-то на четвёртом этаже вместе с Жуковой Светой и с кем-то ещё, я и не знаю, с кем именно. Но они так поссорятся, что до сих пор не разговаривают.

Роза, как и все иностранцы, живёт в четвёртом или третьем общежитии, бывшем ветфака, не помню, конечно, номер, но оно второе от дороги, а кто знает, пусть скажет, в трёхместной комнате с Фернандой и студенткой с ветфака из Латинской Америки. Мы с Наташей иногда приходим к Розе в гости, у них необычно; таинственно, как скажет Римма.

Шестое общежитие стоит пустое, в нём делают ремонт, и говорят, что во время Олимпиады там будут жить гости из капстран. Чтобы к Олимпиаде вытравить тараканов, приезжает такая машина; я знаю, как она называется: ДУК. Как это слово расшифровывается, я тоже знаю: дезинфекционная установка Комарова; папа мне сказал. Из открытого настежь окна девятого этажа по улице спущен серьёзный чёрный шланг, подсоединён к ДУКу, человек в сером противочумном костюме-скафандре, как космонавт, медленно поднимается по ступеням вроде бы знакомого, но странно чужого пустого крыльца. Я вдруг впервые замечаю, что крыльцо наше тоже надо будет обязательно отремонтировать, оно стало какое-то ободраное.

Но теперь мы бываем там редко – наши пути-дороги не проходят мимо родного крыльца, оно остаётся в стороне, в углу. Тараканы снова заведутся в нашем общежитии нескоро, примерно через год; студенты сами же и попривезут их постепенно обратно в сумках из дома.

Олимпиада! Олимпиада!

Одно это слово теперь на устах у всех.

В нашей группе со второго курса другой куратор, его зовут Виктор Ефимович Каждан. Он нестрог и не представляет для нас никакой опасности. Впрочем, Тамила тоже была неопасна, но она, кроме того, не была вписана в систему, а Виктор Ефимович преподаёт на кафедре кормления с/х ж-х. Вот он с нами на общей фотографии на втором курсе; нас пораньше отпустили фотографироваться с практики по физиологии. Ещё есть Лариса Лихачёва, она уйдёт учиться на ветфак, мы как-то даже постепенно и забудем про неё; но уже появился Лёшка Владимиров, Кузьма, Кутузов. Он появился из армии, говорят, брал тайм-аут. Учиться подряд ему тяжело, он часто отдыхает. Необъяснимо хорошо к нему относится Елена Дмитриевна: это означает, что она строга и требовательна. (Не училась ли у неё мать Владимирова?! Потому что с такой фамилией есть зоотехник в ОПХ «Родники» института звероводства.)

Постепенно мы приживаемся, смиряемся, привыкаем, начинаем заниматься. Вот, как нам и обещали, новый предмет, изучающий обмен веществ, – биохимия. Но есть и совершенно новые предметы: микробиология, механизация с/х пр-ва, физиология домашних животных, луговодство, марксистско-ленинская философия; может быть, ещё что-нибудь вспомнится. Занимаемся мы почему-то исключительно сидя на своих кроватях, за столом не принято. Кровать Иры в углу, она сидит по-турецки, вся обложенная книгами и тетрадями, и ворчит: «Нечего балдеть!!!! Спецуха идёт!!!!!» (Она говорит, конечно, чуть резче) И хотя это ещё и не “спецуха”, а пред”спецуха”, и слова Ирки – больше показуха, но я их вспомнила потому, что… я надеюсь, она их не нам говорила, а… себе!