Александр Иванченко - Камбала. Роман в двух книгах. Книга вторая

Старший брат, которому родители помогли, а по сути, построили дом, приглашал в гости, посидеть вечером. Мы то уже виделись, он забегал с работы на полчаса, но хотелось и с племяником увидеться. Он меня не помнит, ему было всего чуть больше годика, когда я ушёл на службу.

К бабушке Варваре, которая проживала в домике, который она вместе с мамой, которая после войны была молоденькой девушкой, строили, я пару раз заходил, однажды с мамой, второй раз уже сам, когда время нужно было убить. Оставался только один человек, которого я никак еще не удосужился своим визитом – моя девушка Наташа.

Меня одолевало странное чувство: с одной стороны я рвался к ней, а с другой стороны, оттягивал время визита, предчувствуя неладное. И всё время сам себя уговаривал, что нужно это сделать, зачем «воду в ступе толочь», какой в этом смысл.

Я выехал в пять часов на первом автобусе в Ростов-на-Дону. Долго думал и кроме духов, которые для неё купил, так как слышал хорошие отзывы о парфюмерии рижской, прихватил в портфель голландку и бескозырку (всё равно портфель для солидности, был пуст), флотский клёш был на мне, а вместо ботинок, от которых ноги отдыхали, мать прикупила мне лёгкие туфли.

Выйдя из автобуса и узнавая расписание на Новочеркасск, а туда шли автобусы через каждые 20—30 минут, в одном из больших зеркал увидел, что я в спешке утром не побрился, да и похоже уже два дня этого не делал. Хоть плачь, я никогда не пользовался парикмахерскими именно для этой цели, но всё когда-то приходится делать впервые.

По очереди мне припало получить услугу бритья у цирюльника средних лет, который был единственным в парикмахерской автовокзала мужчиной. Я про себя выдохнув с облегчением, думая в первую очередь о том, что я сколько в фильмах видел, цирюльники-брадобреи всегда были мужиками, чего-то я женщинам такую процедуру не доверял, а стрижки, наоборот. Вот такой привередливый я клиент сферы услуг.

Как я ошибся, хотя у меня и не было выбора. Цирюльник был, бесспорно, профи, но то, что он размахивал перед моим носом опасной бритвой и два из трёх раз не для того, чтобы снять часть рыже-каштановой щетинки с моего подбородка, а для того, чтобы эффектней и убедительней рассказать своим коллегам-женщинам то, что рассказывал. О чём он рассказывал, видимо травил какую-то баку и при этом и дамы гоготали, и бритва в его руках подрагивала. И в очередной раз, он отклоняя мою голову то в одну, то в другую сторону или вовсе запрокинув назад, делал быстрые и уверенные движения бритвой, после эффектно снимал «пожнивные остатки» вместе с бритвенным кремом салфеткой и оставалось ещё только погромче включить звуки «вжик» в тот момент, когда лезвие касалось моей ещё нежной молодой кожи.

Знаете, что, братцы, я если и не пережил за эти десять минут, которые мне показались вечностью пытки, предынфарктное состояние, не укоротил свою жизнь лет на десять, то уж точно десятка два седых волос в моей аккуратно стриженной голове добавилось. Когда я рассчитывался за услугу, у меня даже руки дрожали. Я много раз наблюдал, как отец бреется опасной бритвой перед небольшим зеркалом и никогда подобных мыслей у меня не возникало, хотя он при этом мог со мной вести беседу. А, тут… Господи, спаси и сохрани всех от таких цирюльников.

Я позвонил в двери квартиры на втором этаже на переулке Магнитный, что расположен недалеко от въезда со стороны Ростова, а посёлок назывался, как модно было в те годы называть новые посёлки, «Черёмушки». Открыла тётя Валя, я её так называл, узнала и с улыбкой, обратившись куда-то вглубь квартиры громко позвала:

– Наташа, вставай быстро, соня. К тебе приехали.

Потом, увидев, что я чувствую себя как-то неудобно, пригласила:

– Саша, зайдёшь, подождешь на кухне?

– Спасибо, я на улице подожду.

Выйдя из подъезда, присел на скамье и закурил. Сердце колотилось, и я не мог волнение унять никак. А как его можно было унять? Или успокоительными препаратами или спиртным и в приличных дозах, причём. Наташин отец, которого я однажды всего видел мельком, в семье давно не жил. В семье проживала, кроме мамы Наташи ещё и её меньшая сестрёнка. Сейчас, наверное, и её не узнаю. Когда видел крайний раз ей было лет двенадцать всего. А теперь уже, практически такая, как Наташа была, когда я её впервые увидел на вокзале в г. Зернограде. А сколько времени прошло с тех пор? Четыре года. «Мама родная, папа двоюродный!» – эту поговорку я часто говорил сам себе или вслух даже.

Наташе уже двадцатый год пошёл, в этом возрасте многие девушки уже замужними ходят или успевают выйти замуж, родить ребёнка и разбежаться, «разойтись, как в море корабли». Мог бы я, если что жениться на ней вот сейчас, ну не в этот день буквально, а через неделю, месяц? Не уверен.