Марина Леванте - {Не} любовь. Сборник рассказов и повестей

Последнее, что услышал Павел, это мрачный скрип деревьев вокруг себя, как в ту ночь, когда он в такт елям раскачивался, лёжа такой же пьяный на своей младшей сестре, не сумевший протрезветь ни на миг, но сумевший совершить страшное, за что всё же теперь, спустя много лет поплатился. Не зря его память в последние минуты напомнила ему всё, чтобы сумел понять, что любое преступление не остаётся безнаказанным, даже если никто о нём и не узнал…

***

Спустя три дня закоченевший труп мужчины нашли совсем недалеко от охотничьего домика, молчаливая стихия, ставшая единственным свидетелем преступления, сумела отомстить за содеянное. На лице его была та же маска, что и в своё время застыла на молчащем личике его сестры. С тем лишь отличием, что это была маска негодяя, а не просто упокоившегося с миром.

И лик появлялся на этот свет из тёмной утробы матери не просто под мерцание ночных светил, а под сплошной водопад падающих звёзд откуда-то из глубины небесного пространства, снежным потоком достигавших земли и там превращавшихся в призрачную память о себе…

Когда последняя из этой массы звезда, уже покрасневшая на грани розоватого рассвета, достигла грубой поверхности одной из горных вершин, раздался громкий крик родившегося младенца, сходу откликнувшийся нескончаемым эхом, исходившим от пика, прикрытого снежной шапкой, не сошедшей ещё вниз лавины.

И женщина, что долгую, почти бесконечную ночь, пытающаяся вытолкнуть из себя новую жизнь, тоже исторгла возглас радости и облегчения одновременно, благодарно с увлажнившимися от счастья глазами прижала к опавшему животу родившегося маленького сына, и тут же после ночного безумства нарекла его Иликом, тем, что вырвалось в первой момент из её груди в возгласе торжества.

А мальчик навсегда запомнил первые мгновения своей жизни здесь, сладострастные ощущения от прикосновения к женскому телу, и следом жадно маленьким ртом прижался к материнской груди, инстинктивно нащупав тёмно-коричневый сосок, с силой втянув в себя живительную влагу ещё молозива, которое потом молочной рекой текло по его губам, оставляя на лице следы зарождающейся святости.

Они так и оставались вдвоём среди высоких гор и низин, с бегущей стремительно маленькой речкой, перепрыгивающей через скользкие мокрые камни, порою напоминающие отшлифованные булыжники, а иногда мелкую дикую гальку, устилавшие речное дно, делая его пёстро-ребристым.

Сын не знал отца. У него и для него, его не было. Он был единственным мужчиной, которого он видел долгое время, самого себя, наречённого женщиной Иликом. Женщиной, что познал он в первые минуты своей жизни, той, что прижала его с любовью к себе, тут же с торжеством подмяв под свои небольшие стопы, называемые людьми пятой. И сын с радостью принял её условия, возведя мать в ранг той, своей зарождающейся святости, когда с жадностью поглощал предложенную ложку мёда, льющуюся сладкой патокой из её сосков, даже не догадываясь, что та станет дёгтем, измазав его всего, с ног и до головы, и на всю жизнь.

Родившийся под бдительным присмотром небесных светил ребёнок не был очень здоров физически. Много и часто болел, а его мать, всё так же положившись на благословение сверху, лечила сына собранными и потом сваренными в огромном котле и настоянными травами, сорванными у подножия горной гряды.

Ей надо было назвать его Эдельвейс, как тот первый цветок, запах которого вдохнул всей грудью Илик, когда женщина искала целебные растения и наткнулась на выглянувшую из под снега, нежную остроконечную шапочку, похожую на те звёзды, упавшие с неба в знаменательный час, украшенную тонкими лепестками и окрашенными в жгуче-зелёный цвет редкими листиками. Сила жизни, которую приписывают этому хрупкому цветку, помогла справиться в очередной раз с недугом, настигшим ребёнка, и он поверил в легенду, рассказанную ему позже матерью, которую она где-то слышала, о том, как молодая леди нашла своего мужа мёртвым в горах, и её охватило такое отчаяние, что она решила остаться навсегда рядом с возлюбленным. Но из тела любящей женщины вырос цветок, который стал символизировать верность и беззаветность чувств.

А Илик искренне любил только одну женщину, что теперь заботилась о нём, покидая на время их пристанище, расположившееся среди буйства природной девственности, словно укрывшись от посторонних глаз и скрыв от чужаков этот унисон двух родственных душ.