Марина Леванте - {Не} любовь. Сборник рассказов и повестей

– Привычка! Сожалею? Скорее, да. Хочу и готов менять что-либо? Скорее, нет. Пусть всё идёт, как идёт. Не лучше и не хуже, чем у других. Куда-нибудь, да придём. Будем посмотреть.

А что было смотреть? Ведь уже и так всё было ясно, и вот, именно, что не лучше и не хуже, чем у других, когда «Им было хорошо вместе, но отдельно друг от друга было гораздо лучше. Но они продолжили оставаться вместе, так и не узнав того, как бывает лучше.» Так и Виктор со своей женой, как и те, для которых подобная ситуация, это уже печальная рядовая обыденность, очень распространённая среди людей, и настолько обыденная, что многие давно к ней привыкли и да, ничего не хотят менять, как привычку, с которой хорошо и приятно, хотя на самом деле неприятно и давно нехорошо. Жаль, что так происходит в жизни. Виктору тоже было самому жаль и не потому, что эта обыденность имела место быть, а потому, что он привык к ней, как к какому-то само собой разумеющемуся факту.

– А ведь это неправильно, скорее всего.

Подумав, добавит он.

Но никто не скажет ему, насколько это не правильно, ведь люди живут с этим как-то, хотя в этом случае, эта обыденность, это его частный случай, потому всё же, тоже жаль.

Так ведь это был его личный выбор, ничего не выбирая, идти по жизни дальше, говоря, «пусть всё идёт, как идёт», с ориентацией на других, «ведь, не лучше и не хуже, чем у других», не зная на самом деле, как у этих других, и всё надеясь, что куда-нибудь, да придёт он со своей женой, спустя 18 лет. Но идти будут они всё же вместе, по этой безысходности, которой стала их жизнь, одна единственная жизнь, которая даётся человеку, по которой они будут идти без эмоций и без истерик, без чувств, без каких-либо чувств друг к другу, так и оставаясь на разных этажах, как два безжизненных, бесчувственных трупа, один – согреваемый кошкой Маней, а вторая своими воспоминаниями о былой жизни и пустыми мечтами о том, как могло бы быть, если бы и она тоже своевременно сделала иной выбор, а не решила бы остаться на привычном кладбище с привычными цветами на могильных холмиках, расположенных даже ближе, чем они в жизни, он – на первом этаже их общего дома, она – на втором, и когда говорить о том, что стерпится-слюбится уже и речи идти не может. Они же стерпелись уже с этой ситуацией. Что еще надо? Даже любовь уже больше не нужна, чтобы сказать, что ещё может быть, слюбится.

Л едяное небо светилось яркими звёздами, кажущейся теплотой одурманивая заиндевевшие ноздри мужчины, из которых тонкой влажной струйкой ещё вырывалось дыхание, тут же превращавшееся в замёрзшие льдинки, не дающие возможности сделать последующий вдох.

Павел с трудом провёл застывшей рукой в меховой варежке рядом собой, не понимая, почему при этом сходу его пальцы, ощутившие даже через густоту меха холод и неприязнь окружающей среды, потонули глубоко в снегу.

Помутневшим взглядом, тяжело приподняв замёрзшие веки, он продолжал рассматривать доносящийся сверху свет, пробивающийся сквозь макушки высоких деревьев, мысли его вяло кружились, память пыталась осознать произошедшее.

***

Они с друзьями сидели у весело потрескивающего огня в охотничьем домике, Егор предложил выпить за удачно состоявшуюся охоту на медведя – свидетельство тому лежало на деревянном полу, уже широко раскинув в разные стороны огромные лапы, увенчанные длинными мощными когтями, распоротое брюхо животного зияло какой-то угрожающей пустотой, идеально вычищенное, словно поработал профессиональный мясник. Оставалось только нашпиговать его ветками и отвезти куда следует, далеко за пределы этих елей и сосен, раскачивающихся и стонущих под ударами ветра, из заснеженной пустыни в ближайший посёлок.

Лихо запрокинув налитую рюмку, ощутив обжигающую влагу на гортани, уже не чувствуя дополнительного тепла, растекающегося по телу при каждом увеличивающемся градусе, Павел зачерпнул ложкой из стеклянной миски, стоящей на столе, какую-то приготовленную закусь, медленно приподнялся и зачем-то, слегка пошатываясь, направился к выходу.

Толкнув дверь в морозную глушь, ещё больше зашатался от налетевшего ветра, почти скатился с низких обледеневших ступенек и направился к дереву…

Казалось зимнее небо, глухим туманом упало ему на голову в тот момент, когда он услышал звон струи, бьющей по шершавой еловой коре… Зачем он решил отлить, словно шелудивый пёс, задрав лапу и обозначив свою территорию, не понимал, ведь в домике было отхожее место, в котором жёлтого цвета моча не застывала, не долетая до низу.