– Ишь ты, каков паладин! – дед свободной рукой снял очки и прищурился, веки его задрожали. – Прямо светится! И как светится! Зарёй! Нет в мире жука, красивее жука-бронзовки!
Он взял жука двумя пальцами и опустил на газету. Жук сделал несколько несмелых шагов, дополз до ближайшей железки, ощупал ее, развернулся, пополз в другую сторону.
Спина его переливалась и сверкала – и даже на лапках мерцали крошечные искорки.
– Сам ко мне приполз, утром еще, – пояснил я.
– Выпусти.
– Не хочет.
Жук дополз до замка, встал на дыбы и полез внутрь.
Дед усмехнулся.
– Я ему мха нарвал.
– Ему трава нужна, листья – что ему твой мох?
Я пожал плечами.
– Чего не доедаешь?
Я скривился, дед всплеснул руками.
– И что, выкидывать прикажешь?
Я оглянулся по сторонам.
– Кошке отдам.
Дед сделал грустное лицо.
– А ведь я старался, жарил. Вот, думал, внучок порадуется. А внучок…
Я передразнил его и затолкал яичницу в рот, зачавкал.
– Вот! – воскликнул дед. – Поступок настоящего мужчины! Даже жук вылез посмотреть.
Жук действительно высунулся из замка и как будто смотрел на меня.
На подоконник – с той стороны – приземлился голубь. И тоже стал на меня смотреть – удивленным оранжевым глазом. Шея у него была гладкой, сине-зеленой – и тоже блестела в лучах солнца.
Голубь промаршировал по подоконнику туда и обратно и снова уставился на меня.
– Зоопарк, – прокомментировал дед, улыбаясь. – Лето!
Он вдруг стал серьезней.
– Когда рыбачить пойдем? – спросил он меня нарочито строго.
И даже брови насупил – косматые и белые они сошлись на бледной переносице.
– Когда-когда… – повторил я.
Я любил рыбалку, но мне хотелось подурачиться.
– Когда-когда…
Я картинно вздохнул и встал, отнес посуду в раковину – на ходу допивая холодный, ужасно сладкий чай.
– Вот, – вздохнул дед. – Зовешь внучка на рыбалку…
Он тоже дурачился – я по голосу слышал.
– А вот помру я, – он повысил тон. – Как помру! И будешь ты тогда – не ходил с дедом, вздыхал, нос воротил.
Я залил тарелку водой и повернулся к нему.
– Дед, – сказал я строго. – Не валяй дурака.
Дед сделал удивленное лицо.
– Есть не валять дурака!
И засмеялся.
– Я во двор схожу, – сказал я. – Травы нарву.
Дед перестал смеяться, кивнул на посуду в раковине.
– Вернусь – помою, – сказал я искренне.
И прибавил:
– Хорошо?
Дед развел руками.
– Разве вас удержишь?
Я отвесил ему поклон, сделал радио погромче – музыка так и играла все это время, не меняя темпа и ритма – и посадил протестующего жука в карандашницу.
***
Во дворе было жарко, терпко пахло листвой – и сиренью, конечно. Пели птицы. Ветер то наваливался на кроны, то отступал – и горячий воздух тут же застывал, начинал густеть.
Надо мной небо было бело-голубое, точно выцветающее от жары, а из-за Витькиной крыши, из-за березы, вставали макушки облаков – белоснежные, плотные.
Я прошелся по двору взад-вперед, заглянул в пыльное окошко сарая, прислушался к скворечнику на яблоне, потом нашел место, в котором трава была особенно густой – а в нашем дворе это несложно – сел на корточки и вырвал два приличных пучка.
Трава рвалась неохотно, с треском.
– Извольте отведать.
Я достал жука из карандашницы, втиснул в нее траву и вернул жука на место. Он тут же провалился на дно, засучил по траве, ухватился, перевернулся, вынырнул из зарослей и посмотрел на меня.
– Приятного аппетита, – кивнул я жуку.
За забором проскрипело ведро, зашумела вода, забила гулко о дно. Солнце пекло макушку и сыпало лучи в карандашницу – жук сверкал.
Я размяк и уже готов был усесться на траву, как вдруг услышал – отсюда! – что кто-то звонит в дверь.
В один прыжок я оказался у кухонного окна, встал на цыпочки, ухватившись за подоконник, и увидел – сквозь кухню, мимо привставшего с пинцетом в руке деда, мимо холодильника, радиоприемника, шкафа с посудой и круглого циферблата на стене – увидел, как выпрыгивает в коридор и бежит к двери сестра.
Не добежав два шага, она остановилась, пригладила волосы, подошла вплотную, посмотрела в глазок и спокойно открыла – и я сразу узнал выросшую перед ней фигуру Саши Виноградова – по всклокоченным волосами.
Я знал, что будет дальше. Поэтому я отскочил от окна, подхватил карандашницу с закопавшимся в траву жуком, прыгнул к сараю, скинул засов и дернул на себя тяжелую, не желающую поддаваться дверь. Дверь прохрустела по траве, и из темного проема на меня дохнуло затхлостью – потревоженная пыль заклубилась, засверкала в лучах солнца. Свет выхватил из мутного сумрака угол верстака, грубый деревянный пол, громоздящиеся друг на друга коробки; я прыгнул внутрь и захлопнул дверь – все погасло. Только в окошко падали вязкие неяркие лучи – растекались по верстаку, ощупывали то немногое, до чего дотягивались.
Читать дальше