Александра Шалашова - Выключить моё видео

Илья, правда?

А он не может ответить, вы ему микрофон выключили.

Илья, включи микрофон. Я разрешаю.

Он не будет.

Почему не будет?

От гордости.

Ну и хорошо. Мне не мешает. Но разве это не обидно – просто так сидеть, когда все разговаривают?

София Александровна, так ведь обычно все молча и сидят, когда учитель говорит. Не только он. А он даже может и что-то сказать, когда все молчат.

Хорошо-хорошо. Сможете сами разбиться на группы или по алфавиту разбить?

Мы сами.

Нет, мы сами! Девчонки, кто со мной хочет?

Это, я думаю, вы решите без меня. Тогда заканчиваем?

Да, я сейчас попрошу маму завершить конференцию.

Спасибо.

И всё заканчивается.

Я одна в комнате, и камера выключена, и на рабочем столе картинка из «Блича». Я хочу позвонить Алёне и спросить, какой следующий урок, но пробую кофе – остыл, нужно приготовить новый. Папа, наверное, ещё и с кухни не ушёл.

Погодите, у нас же следующим русич должен быть. А куда София понеслась?

Это Алёнка, в чат пишет первая. Внимательная какая. Всем вроде как и пофиг всю дорогу на русич было, а ей вот нет.

никуда она не понеслась

понеслась

слово какое

сейчас придёт никуда не денется

можешь идти тетрадочку доставать

или листочек только она за листочек заругает

а потом тебе папочка всыплет

)

Это Всеволод. Сам вообще не подключался, зато теперь.

Они вроде как гуляют с Алёнкой. Уж она-то точно давно с ним зализалась, но мне, в отличие от Яны, не сказала.

заткнись

иди дальше дрочи

ты совсем обалдела? В этом чатике мама Яны

выясняйте отношения в личке

удали сообщение

не буду удалять

пусть все знают

и мама Яны

а что такого?

Я понимаю, что всё-таки нужно ей позвонить. Алёнка берёт трубку только с шестого или седьмого гудка, отвечает хрипло, заспанно.

– Алён, ты чего? Правда же все читают, расскажут потом Фаине, что ты озабоченная… Вы что, поссорились?

– Не ссорились, просто достал вчера. Приезжай да приезжай. Бери такси, говорит.

– А ты?

– А что я? Будто ты не знаешь отчима. Он всё новости смотрит, говорит – ездить никуда не дам, с нами бабушка старенькая живёт, больная.

– А при чём тут бабушка? Она, что ли, поедет?

– Не в том дело. Вроде как я могу её заразить, и она помрёт. Или как-то так. Но если она даже помрёт, то кому грустно будет? И без того уже два года ей памперсы для взрослых покупают.

– Ну Алён. Она же не виновата.

– Понятно, что не виновата. Но только не ты же их выбрасываешь потом в мусоропровод, меняешь… Задолбалась уже.

Я пью холодный кофе. Нужно пойти и сварить новый, пока русский не начался – если он будет вообще, конечно. Они и сами разобраться не могут, так и бродим по расписанию, которое знает только мама Яны. Она глава родительского комитета или как-то так. Ей папа сказал – мол, не лезьте не в своё дело, когда та позвонила выяснить, почему я на труды не хожу, хотя уже двойка светит. Не лезьте не в своё. Мог бы ещё грубее, слышала раньше. Не любит, когда спрашивают, советуют, отвлекают. Мы и сами справимся. Мы справляемся.

С того звонка не разговаривали.

– Слушай, там, наверное, уже русич начался, – говорю, потому что не знаю, что про бабушку.

– Да похрен на него вообще. София опять опоздает, потом десять минут будет болтать ни о чём, с Ильёй спорить. Мне уже так и хочется им сказать – может, вы как-то без нас всё перетрёте, вдвоём?

Вроде и не болтает. Мы с ней пробный ЕГЭ писали, у меня семьдесят пять, хотя в целом не очень. Потому разве болтает? Не помню, что у Алёнки там вышло. Шестьдесят пять или больше, хотя Алёнка не любительница за учебниками сидеть. Как вышло? Просто София старалась, говорила – чтобы мы в одиннадцатом не дураками оказались. По алгебре не то – там окажемся в любом случае, но алгебра мне не нужна при поступлении. Так что лишь бы написать. Тамара Алексеевна, кажется, так до конца и не привыкла – вспоминает всё время, как круто без ЕГЭ было. Господи, какая же она старая.

– Да ну ладно, почему вдвоём. Он ей нарочно на нервы действует, выпендривается. Она не виновата.

– Конечно. Она ещё сопливая, ей самой учиться надо.

– В тридцать-то лет? Да ты гонишь.

– Слушай, может, ей и не тридцать. Может, двадцать три. Не знаю.

Помолчали.