Александр Матвиенко - «Ни почести, ни славы»

В той же квартире дома номер девять по улице «Н», двое крепких парней тянули по коридору бессознательное тело. В большом зале положили его на широкую тахту, укрыв сверху пледом. Потом один из них появившись на кухне молча, стал складывать в сумку настольное яство. Простое, праздничное, недопитую бутылку шампанского, бокалы, разломанный на мелкие кусочки шоколад, пирожное. Виктория Александровна, у открытого окна спокойно курит. Алексей второй из парней, подошел к ней, она протягивает ему паспорт.

– Фрол Арсениевич Куракин, какие имена, какие фамилии интересное все-таки прошлое у страны. Не раскидывалась империя именами, что ни имя, то господин, что ни фамилия, то князь.

Алексей, берет паспорт, просматривает.

Она, затягивается, выдыхает никотин в ночь открытого окна, продолжает;

– Нечета нынешнему поколению, у них все верх ногами. То цветочками назовут, то иностранщину навяжут. Вот и жизнь от этого сумбурная и не правильная.

– Мужичек наш прямо таки симпатяга. – Алексей всматривается в паспортное фото – Что он на том севере нашел. С таким фейсом, кадрить богатых и одиноких.

– Кадрить, это у тебя получается. Его миссия, жить и умереть спокойно без суеты.

Виктория опять затянулась, потом продолжила:

– Не забудь взять мой паспорт. Завтра в девять у Афанасьевны, поставишь регистрацию брака. В паспортный стол я уже звонила, тебя там ждут. Заглянешь к своей «жэковской» старухе, за бланками и сразу на приписку.

– Мужа сейчас забирать, – Алексей не удержался, съязвил.

Виктория ошпарила его взглядом власти.

– Пусть потемнеет, сам не марайся. Скажи ребятам Фридмана, только проконтролируй. Дело ведь не копеечное, кстати, сколько он будет в отключке?

– Не волнуйся, жидкость, испытанная до утра гарантированно.

– Ну, вот хвосты и подчистишь. А мой выход уже закончен.

Она небрежно затушила сигарету о подоконник, посмотрела, куда выкинуть окурок, подошла к столу, кинула его в пакет с мусором.

– Все обычно, все отлажено, но что-то, не так, как будто камень на плечах.

– Так, Викуся «много» и «часто», тяжеловато для совести. Вот и наваливается она судейским приставом.

Она пренебрежительно в его сторону, уже уходя:

– Ну, слава Богу, что она у меня ещё есть, я её усталость, как- нибудь, переживу. Тебе вот труднее будет, её у тебя совсем нет.

– Если нет, почему тогда трудно будет, – говорит ей уже в спину, догоняя в коридоре.

Она, открывает дверь, смотрит ему в глаза, тычет пальцем в потолок, и с иронией:

– Там, за меня будут бороться. Совесть ведь Божья награда. За тебя Лешенька, увы, никому ты не нужен, – потом уже серьёзно. – Дело сделаешь, позвонишь.

Ушла, хлопнув дверью. Ушла, оставила его перед дверью, только вот закрытой.

Глубокой ночью, небольшой фургон, въехал на раскинутый широкий мост. Остановился на середине, как можно ближе к металлическим ограждениям. Из Фургона вышли двое, подошли к парапету, посмотрели вниз. Внизу в лунном отливе, блестело железнодорожное полотно. Где-то вдалеке, стучали колёса ночного экспресса. Шум быстро приближался.

– Сейчас выскочит, они тут через каждых пятнадцать минут, летают, – сказал один.

– Хорошее место. Наутро ни тела, ни имени.

Как, только второй произнес эти слова, из ночного марева, выскочили глаза экспресса. Глазастая гусеница кричали во все горло, она мчалась, и громыхала так быстро, что двое, только и успели увидеть её спину.

Один, потянул второго к фургону, крича ему в ухо:

– Рядом переезд вот он и горланит. Давай быстрей, время хоть и не ездовое, но на патруль можно нарваться.

Они быстро открыли фургон, подхватили отключенное тело, мелкими шагами подошли к ограждениям и в одно движения перевалили тело за мост. Так же быстро, даже не взглянув вниз, вскочили в машину.

Фургон покидал мост, где-то вдалеке кричал ночной экспресс, приближаясь к переезду. Луна заливала серебром мост и рельсы они правильными холодными линиями на земле, только вот живой комок, черным пятном портит лунную зарисовку.

Лето. Августовское солнце во второй половине всё так же режет глаза и жжет темя. Небольшая кучка людей, прикрыв на голове свои сокровенные и активные точки рекламными козырьками разного цвета, оживилась. Желтые, красные, синие и зеленные бейсболки начали выстраиваться в маленькую очередь. Социальная служба, обед на колесах для бездомных, забытых и покинутых, подъехала к городскому скверу. Народ разнотипный и разношерстный. Последнее не в смысле, с шерстью разного цвета, а в содержании одежды. Заблудших бродяг эпохи социализма с её сов деповской, одноцветной «спецовкой», сменили «джинсовые» бичи с интеллигентной внешностью. Если и появлялся в их среде «бомж» с не человеческим выражением глаз, и разбитой физиономией, то это было редким явлением.