Александр Западов: Забытая слава

Четырнадцатого апреля 1740 года Александр Сумароков с приятелями праздновал выход из корпуса.

В небольшой сводчатой комнате с бело-голубыми изразцами по стенам, на узких топчанах, придвинутых к низкому, грубо сколоченному столу, сидели два молодых офицера и пятеро кадет в зеленых с красными отворотами кафтанах Шляхетного корпуса. У дверей, привалившись плечом к косяку, дремал хлопец — крепостной слуга одного из кадет. Собаки, лежавшие у его ног, внимательно наблюдали за людьми, ожидая своей доли в угощении.

Рассчитывать на многое им не приходилось. Стол вовсе не ломился от яств. Тарелка с потемневшей от времени солониной, лужа горчицы на листе бумаги, миски с огурцами, нарезанный ломтями каравай хлеба, три полные фляги и жбан холодной воды — вот все, чем располагали молодые люди. За исключением водки — обычный кадетский харч.

В новую жизнь вступали четверо — Александр Сумароков, Алексей Обресков, Иван Мелиссино, Александр Собакин, сдавшие последний экзамен и только что назначенные на службу. Из гостей поручик Михаил Собакин окончил корпус двумя годами ранее и пришел на пирушку к брату, прапорщик Адам Олсуфьев был выпущен из корпуса год назад, а Петру Криницыну предстояло еще несколько месяцев учиться.

Хозяева и гости не чинясь передавали друг другу фляги, перстами хватали солонину, по пути обмакивая в горчицу, и громко похрустывали огурчиками домашнего соленья. Хлопец, увидев, что закуска на исходе, полез под топчан, выволок бочонок и, отворачивая нос — солонина была с крепким душком, — насыпал на тарелку гору кусков.

Из окна кадетской спальни было видно Неву, еще туго затянутую льдом после долгой морозной зимы. Неяркое солнце едва просвечивало сквозь дымку костров, пылавших на берегу. Там пахло пригорелой кашей — хлопцы, состоявшие при кадетах, готовили себе ужин, им рациона не полагалось. Старики дворовые и молодые парни, в лаптях и домашней дерюжке, толкались у огней, помешивая палками в котлах. Стая собак терпеливо сидела поодаль.

— Вот и кончился наш экзамен, — сказал Сумароков. — А как мы боялись!

— Еще бы! — солидно ответил Адам Олсуфьев. — Кому же охота быть списану в матросы? Нас в прошлом году тоже предупреждали, что неуспешных выпускать офицерами не будут, — глядишь, подтянулись, и все обошлось.

Олсуфьев был кадетом старательным и важным. Он учился хорошо, но военных экзерциций не любил и, выпущенный подпоручиком в армию, мечтал о статской службе.

Кадетский корпус в Петербурге, где учились Александр Сумароков и его приятели, имел название императорского Шляхетного, то есть дворянского, и был открыт в 1731 году.

При Петре I дворянские дети начинали службу солдатами и матросами, с нижних чинов, и это им было обидно. Петру требовались прежде всего работники — штурманы, артиллеристы, инженеры, астрономы, кораблестроители, врачи. Школы, созданные им, выпускали практиков. Шляхетный корпус готовил администраторов, начальников, руководителей, которых теперь не хватало империи.

Каменный трехэтажный дом на правом берегу Невы, напротив Адмиралтейства, где был размещен корпус, построил для себя светлейший князь Ижорский Александр Данилович Меншиков, но закатилась его звезда, отправился он под конвоем в Березов, и дом перешел к другому хозяину.

Как Меншиков обманывал казну, так и его обманули подрядчики. Потолочные брусья быстро сгнили, печи и трубы разваливались, ветхая крыша протекала. Кадеты отчаянно мерзли в классах. Скамеек не поделали, кадеты писали стоя, пользуясь как пюпитром спиной товарища. Не было и столов, чертить приходилось на полу, оберегая работу от собачьих лап, — великое множество собак бродило по зданию, затевая между собой драки. Иметь пса было принято среди кадет. Собаки сопровождали хозяев в столовую, выпрашивали кости, разносили их по спальням. Ленивые звери были не приучены к порядку, и кадеты ходили поглядывая, чтобы не поскользнуться.