Лола Малу - Пока ты был со мной

С каждым годом она все больше влюблялась в книги. В ее школьном библиотечном формуляре появлялись все новые и новые странички, а список прочитанных книг увеличивался с каждой новой неделей. В них она искала ответы на вопросы, но все чаще ей казалось, что многие из романов слишком наивны и совсем не похожи на ее серьезную и сложную жизнь. Рыцари, короли, принцессы, воины, фюреры, президенты – их проблемы казались ей пустяком и ни в одной из глав она не могла найти героев хоть чуточку напоминающих его.

Она находила в себе сходство с глупыми принцессами, которые в конце выходят замуж за прекрасного принца. Но только вот он не был похож ни на одного из тех принцев. Он был гораздо умнее их, намного красивее, в сто крат мужественнее. И она горько осознавала, что не подходит ему, что слишком проста и малодушна. Она мечтала отпустить, убегала от него в своих снах все дальше и дальше: море сменялось горами, которых она никогда не видела наяву. Но, все реже оглядываясь назад, она все равно видела его – он также грустно улыбался ей вслед, морской ветер все также развевал его волосы, домоуправленец все также читал глупые слова из своей потрепанной книжки.

Насмешки в школе стали для нее рутиной, к которой, однако, невозможно было привыкнуть. Во время перемен они почти не встречались, и он не знал о ее несчастьях. А она не рассказывала. Не потому что боялась показаться слабой, ноющей, а скорее потому что знала: он ее не защитит. А его равнодушия и бессилия она бы не вынесла. И это бы означало – конец всему. Любить слабого она не могла. А потому и не заставляла его эту слабость проявлять.

Предметом презрения сверстников становились ее бедность, половинчатое сиротство, любовь к книгам, одиночество. Ее называли за глаза и в глаза «молчуньей», «книжной червячкой», «сиротиночкой», «старокниженкой». Все эти уменьшительно-уничижительные, не ласкательные суффиксы оскорбляли ее. В ее глазах пропали нежность и ласковость, появились колючесть и жесткость. Как ни странно, это помогало переживать общение с ним. Теперь она легко могла быть холодной. Могла не разглядывать его часами как умалишенная, училась видеть сквозь его густые кудри и зеленые глаза голубое вечное небо.

– С завтрашнего дня ты будешь жить с бабушкой, дорогая. – Мать буквально выдавила из себя последнее слово и заставила себя погладить сухой рукой пушистые волосы дочери.

– Но почему? – всполошилась Арин.

– Понимаешь, детка… – Мать опустила глаза и стала теребить уголок розового одеяла, которое Арин прижимала к себе. – Мне надо строить свою жизнь… Это всего лишь на некоторое время. Я уеду ненадолго. В той клинике больше зарплата и хорошие условия. А потом, когда освоюсь, заберу тебя.

– Но я не хочу к бабушке.

– Это на время. Как только я устроюсь, ты приедешь ко мне, и мы начнем новую жизнь.

– Но я не хочу.

– Детка, у тебя ведь здесь почти ничего нет. Друзей нет, кроме этого соседского мальчишки. А там, возможно, тебе будет лучше.

– Не хочу, не хочу! – Арин перешла на крик, потому что мать совсем не слышала ее.

– Разговор закончен. Завтра вместе с бабушкой соберете вещи.

Мать встала с ее кровати и закрыла за собой дверь спальни. Без шума, без хлопка. А Арин так хотелось, чтобы мать была в такой же ярости, что и она. Но мать была спокойна, и это бесило Арин еще больше.

В ту ночь Арин снилась чернота.

На следующее утро, когда Арин вышла из спальни, матери уже не было. Бабушка укладывала обувь девочки в потрепанную сумку, которую принесла с собой. Говорить было не о чем.

Арин начала собирать свои немногочисленные пожитки: у нее не было игрушек, безделушек, дешевой бижутерии, имеющейся в сундучке любой девчушки. Только тяжелые книги, которые он отдавал ей, когда прочитывал сам. Он никогда не перечитывал даже самые лучшие романы и отдавал их ей без задней мысли. Она же берегла их как святыню. Читала медленно, постоянно останавливаясь, представляя, что он чувствовал, что думал о героях и их приключениях. Она нюхала переплет, каждую страницу и непременно ощущала его запах, едва уловимый, молочный и чистый.

В то время как бабушка складывала ее платья, брюки и пижамы в чемодан, Арин мысленно прощалась с комнатой. Она прощалась со своими мыслями, со своими снами. «Может, оно и к лучшему. Может, там я смогу забыть», – думала она, обманываясь. Наконец, вещи были собраны в худой чемодан, а книги связаны в три высокие стопки.

Несмотря на то, что бабушка жила всего в паре кварталов, Арин понимала, что никогда больше ее жизнь не будет прежней. Спускаясь по лестнице за тяжело дышащей бабушкой, Арин прощалась с каждой ступенькой, с каждым пролетом. В последний раз она оглянулась на их двор. В голове пронеслась картина: он выбегает, хватает ее вещи, обнимает. Но он не выбежал и отпустил. Все произошло так быстро, что она даже не успела ничего ему сказать. Но ведь он должен был почувствовать, обязан.