Джой Моен - Когда кончаются цвета

Выпив кофе из турки, я довершил штрихи скульптуры, и теперь она стояла посреди комнаты почти как настоящая.

В дверь постучали, не успев я сообразить, как в мою лачугу зашел мой Спаситель и его верный пес, Кулак, я его так прозвал за огромные кулаки, казалось, у него даже вместо подбородка был кулак.

Он поздоровался со мной, весьма хмурое было его настроение, пока не обратил он внимание на скульптуру моей зазнобы. Тут же настроение его переменилось, он стал прыгать вокруг моей возлюбленной, чей гипс теперь мне захотелось накинуть, укрыть, запрятать далеко от чужих глаз.

Хвалить меня стал за проделанную работу, говорит, что завтра за скульптурой приедет еще пяток таких псов и перевезут в покои Спасителя мою драгоценную. Я не смог это так оставить и начал пререкаться с ним, мол, эта работа и вовсе не ваша и не за какие деньги скульптура эта не поедет к нему, не пережил бы я позора хуже, чем вожделение богатых обезьян на любимую мной женщину. Да только совсем это не помогло.

Сказал мой Спаситель последнее слово, или эта скульптура окажется в его покоях завтра же, или мой прах будет красоваться на том месте. Я упал к нему в ноги и просил дать мне еще один день, чтобы создать ему не менее красивую, но и это не помогло. Никакая другая теперь не нужна была ему дива, только моя, беззащитная и белоснежная.

Тогда я встал на ноги, подобрав с пола остатки своего достоинства, и послал их в дальние дали за холма, да чтоб не возвращались. Только вышли они за дверь, как ноги мои подкосились, и рухнул я на шкуру медведя. Я прижался щекой к щетинистой шкуре и пытался вдохнуть еще возможно сохранившиеся запахи ее тела.

Я чувствовал приближение смерти, жалеть себя и плакать, не было времени, я решил разыскать любимую, чтобы уговорить сбежать, а если откажется, то хотя бы проститься. Коснуться ее последний раз.

Я тихо забрался в соседний двор, перепрыгнув через развалившийся забор, взял первого коня, что попался мне и так быстро, как позволяли мускулистые ноги коня рванул в те края, в которые часто вглядывался, провожая любимую.

Время все шло, и скоро уж близился рассвет, но ни домика на своем пути я не встретил, лишь заросшие, как ковром из травы и цветов покрытые луга, да бесконечные холмы. Пришлось возвращаться, видимо не выдастся мне шанса перед смертью насладиться любовью моей дражайшей подруги.

Я коснулся рукой своей груди и едва слышно шепнул: да храни тебя, господи, любовь моя! Буду рядом я, если на то будет воля божья.

Сжав руку в кулак, про себя добавил я, что пусть тело мое забирают и мучают как хотят, но души моей не получить им будет. Душа моя полностью отдана моей ненаглядной, пусть у нее и останется и после моей смерти.

Этот гипс умрет вместе со мной. Кувалдой нанес я гипсовой любимой пару ударов, отчего от скульптуры осталось лишь очертание. Это будет выглядеть как самоубийство, потому что самоубийство это и есть. В чистом виде».

Завершив свое последнее письмо, скульптор взял в плетеной старой корзине, что стояла под скамьей во дворе, крепкую бечевку, предназначенную для укрепления деревянного забора, привязал ее к деревянной балке под потолком в лачуге, встал на табурет, осторожно закрепил петлю, надев ее на шею и замер.

Веревка слегка натянула кожу на шее скульптора, он, закрыв глаза, увидел, как истинная его жизнь пронеслась перед глазами. Казалось, он падал с табурета целую вечность, так долго тянулось время до кончины.

Перед глазами быстро проносились картинки. Вот он один у побережья, а на заднем фоне серая в яблоках лошадь пасется на лугу, вот один он бредит у булочной с утра пораньше, а вот и ночь в лачуге, где сам он долго грел босые ноги, вглядываясь в потрескивающие дрова, пил душистый чай. Виной всему был постоянный кофе и сон 2 часа в сутки.

Разум скульптора сыграл с ним злую шутку. Скульптор так хотел выполнить заказ и получить вознаграждение, что совершенно перестал отличать реальность от выдуманного.

Если бы не была скульптура сломана, если бы скульптор не был так влюблен и одурманен, если бы вел он иной образ жизни, если бы не пошел он по пути своего отца и деда, может быть, судьбу можно было поменять.

Но, благодаря сложившимся «если бы», мы все оказались там, где и должны были быть: я пишу это, вы читаете, а скульптор медленно падает с табурета, шею его сжимает бечевка.

Скульптор, осознав, что последние месяцы, благодаря которым хотелось жить, были лишь иллюзией, что любовь к несуществующей женщине до сих пор жива в нем, не задумываясь, роняет последнюю слезу, даже не пытаясь хвататься за последние секунды жизни, позволяет веревке навсегда затянуться на его шее.