Джой Моен - Когда кончаются цвета

Мы говорили о работе, о приливах и отливах, о том, что мне неведомо. О ее родине. Стало холодать, и мы отправились обратно в город. Я не знал, как прощаться, да и не хотел. Я, как маленькое дитя, прямо сейчас хотел быть с ней, и не минутой позже.

Провожать себя она не пустила и наказала, что если пойду за ней, то она больше никогда не согласится встретиться со мной. Ей нужно было спешить домой.

Я взял ее за руки, и, как бы ни звучало это унизительно, умолял ее еще раз встретиться со мной, умолял поцеловать на прощание. А если у меня больше не будет времени? Если господин Спаситель раньше потребует свою работу и узнает, что я даже не начал, то боюсь, что уже никогда ее не поцелую.

Она испуганно тянулась к лошади, но я, как безумный, выкрикнул, что если она меня не поцелует, то я исчезну навсегда.

Она продолжала прятаться за своим конем, и я осознал, что это для меня все кончено, она здесь совершенно не причем, она даже и не знает, о чем я ей толкую, и что вернее всего она видит меня как безграмотного отшельника, который еще к тому же смотрит на нее, вожделея.

Я отпустил ее руки и постарался как можно правдивее изобразить улыбку. Извинившись перед ней, я похлопал ладонью коня по шее, тем самым попрощавшись и с ее верным другом. Я был обречен.

Увидев меня разбитым, ее доброе молодое сердце не выдержало. Она, не отрываясь от моих глаз, запустила руки в мои рыжие густые волосы и с неподдельной нежностью прильнула к моим губам. В мои уши пели ангелы свои песни, играя на скрипках и арфах.

Я чувствовал себя чем-то легким и воздушными, боялся, что упорхну далеко-далеко, и это никогда больше не повторится, отчего я слегка приобнял ее за локти.

Она была такая хрупкая и беззащитная в ту считанную секунду, я хотел бы обнять ее крепче, но тогда я бы точно сломал ее. Мы молча попрощались, без лишних жестов и слов. Я вновь смотрел ей в след, один, и слушал, как четкий ритм отбивают копытца коня моей дражайшей подруги.

Утром, когда я встал умываться, поставил на печь чайник, я заметил на подоконнике открытого окна (видимо ночью сквозняк постарался) обычную продолговатую алюминиевую кружку с небольшим, но пышным букетом полевых цветов. На них еще была роса, я снял одну каплю указательным пальцем и отправил в рот. Сладковатая и мягкая она унесла меня в воспоминания моего беззаботного детства.

Отец, вечно пахнущий грязью и ливнем, мать, пекущая хлеб, наклонившись над печью, вытирает лицо от муки, и та девчушка, в которую я был влюблен, в коротком платьице, с нелепыми рыжими косичками. Я любил брать с собой в корзину испеченные мамой плюшки с молоком, старые интересные вырезки газет, кое-как склеенные вместе, и подолгу сидеть на берегу, вглядываясь в манящий горизонт.

Домой возвращался через большое зеленое поле, жуя в зубах соломинку и представляя, что я какой-нибудь одинокий странствующий путник, а лошадь моя убежала, скинув с седла в испуге от грома и молнии. Вернусь к реальности.

Я все думал, откуда букет, но в голову ничего не приходило.

На этот раз встреча произошла довольно поздно вечером. Моя дражайшая подруга возвращалась с закупа зерна и сена у фермеров на дальнем холме и по пути заехала ко мне.

В платке, который она мне протянула, были завернуты неведомые мне ранее фрукты. Кожура у них была очень тонкая, покрывал которую пушок, такой же, как на теле младенца, а мякоть спелая волокнистая и очень сладкая. При укусе сок капал с ее подбородка, я осторожно краем платка коснулся застывшей на самом конце заостренного подбородка капли сочного сока.

Она остановила мою руку и какую-то секунду смотрела мне в глаза, будто проверяла меня на наличие очередных похабных мыслей, но кроме нежности, в которую спустя время она окунулась с головой, как в глубокое синее море, омывающее берега Италии, она так и не нашла.

Я думаю, она была рада этому. Каждая подушечка моего пальца, на которой блестел сок фрукта, была окутана мягкостью ее губ. Я несмело коснулся губами белого фигурного плеча, но был отвергнут.

Она резко отстранилась от меня, причем настолько, что между нами вновь разразилась пропасть. Она смотрела на меня так, будто я продаю пуговицы врассыпную.

Я лишь ответил тихое «прости». Жестами мягких рук плавными линиями она сказала, что приедет завтра, как только солнце уйдет за холмы. Открыв дверь, на секунду задержавшись, я решил, будто она все же останется, но она лишь спросила, понравились ли мне цветы, я улыбнулся, а на глаза налились слезы, мне никто не дарил цветов.